В годы Великой Отечественной военные корреспонденты шли в атаку рядом с бойцами и нередко разделяли судьбу героев своих репортажей. Заметки с фронта присылали и журналисты, и литераторы первой величины, и простые писатели. Многие не вернулись домой. Но все они оставили после себя правдивые строки и уникальные кадры, из которых складывается портрет защитника Родины. К 80-летию Победы ЧТИВО отдает дань уважения легендарным военкорам, тем, кто сохранил для нас память о бессмертном подвиге народа.
Судьба этого человека даже на фоне самой жестокой войны в истории выглядит трагично. Он был литератором и не писать не мог. К несчастью для себя, он писал правду. Василий Гроссман вразумлял коллегу: «Ты что, с ума сошел? Военная газета — это агитка, а не литература. Тут все надо писать так, чтобы других учить, как стоит жить, каким быть на фронте, подвиги как совершать <…> Своего Матросова ищи и не ошибешься!» Но Фибих предпочел ошибаться.
Wikimedia
Разногласия с Октябрем
Он родился 18 апреля 1899 года в городке Коло Калишской губернии. Сейчас это почти центр Польши, а в те времена — Российская империя. Юность провел в Пензенской губернии и самой Пензе. Даниил преуспевал в науках, но ему мешал физический недостаток — сильное заикание. Нехватку общения он компенсировал чтением. Как большинство образованной молодежи, Фибих разделял революционные взгляды. Февраль и падение монархии он встретил с радостью, а старый режим называл не иначе, как «дряхлый колосс бюрократического самодержавия». Его отношение к Октябрьской революции было более сложным, но тем не менее юноша стал журналистом в пензенской газете «Красное знамя», а вскоре переехал в Москву и занялся литературой.
К началу войны ему было 42 года. По состоянию здоровья и слабому зрению он подходил только в ополчение. Но после тяжелой болезни уже не мог сражаться с оружием и полностью посвятил себя военной журналистике. Фибих сделал множество сильных репортажей с Северо-Западного фронта для «Известий» и других газет, но самым ценным свидетельством о годах войны стал его личный дневник.
Петр Бернштейн / РИА Новости
Не для печати
В дневнике Фибих мог быть более откровенным, чем в репортажах. В нем — горечь тяжелых потерь, жуткие картины полей, заваленных покореженным железом и телами тех, кто ценой жизни выдавливал нацистов на запад, и такие будничные описания казни:
«В штаб приносят раненого комиссара 1-го батальона Шайтанова. Пулями перебита нога. Когда я сижу около Шайтанова, его в это время перекладывают, он от боли стиснул мою руку, сцепил зубы — у меня, чувствую, слезы навертываются… Потом приводят арестованного начальника разведки. Он спрятался во время боя. Кроме того, по его вине в штаб армии были доставлены неверные сведения. В результате наша рота, думая, что деревня свободна от немцев, наткнулась на сильный огонь и отошла с потерями. Молодой развязный парень, врет, что все время был в бою.
— Трус! Мерзавец! — кричит комиссар Винокур, замахиваясь. — Я расстреляю тебя!
— Пожалуйста, — нелепо отвечает арестованный.
Его уводят. Комиссар на прощание дает ему по шее. Через пять минут в избу входит начальник штаба капитан Уткин, кладет на стол кобуру с револьвером и ремнями и совершенно спокойно заявляет:
— Истратил один патрон.
—???
— Расстрелял. Сам.
Вот и все. Просто и быстро».
В дневнике можно было не скрывать мыслей и не сдерживать эмоций:
«Людей, совершенно не обученных, не приспособленных к строю, погнали на заведомую гибель. На убой. Это было в порядке вещей. Они даже стрелять не умели. Помню нашего полковника — тупого бурбона и скотину».
Петр Бернштейн / РИА Новости
Николай Кубеев / ТАСС
Это о своей дивизии народного ополчения. А вот более общая картина:
«Что осталось от большевистской доктрины? Рожки да ножки. Мне кажется, что партия, выполнив историческую роль, теперь должна сойти со сцены. И сходит уже. Мавр сделал свое дело. Война ведется во имя общенациональной, русской, а не партийной идеи. Армия сражается за Родину, за Россию, а не за коммунизм».
Несвоевременные мысли
Не удивительно, что 1 июня 1943 года Фибиха взяли по доносу. Арест проходил при непосредственном участии Льва Мехлиса, одиозного деятеля советских политорганов. Конкретным поводом стала запись:
«Как не умеем мы говорить! Какая низкая словесная культура! 25 лет Россия говорит с трибуны — и все еще не вышла за пределы месткома. Сплошной всероссийский местком. Ни одного оратора не появилось за эти четверть века, кроме ныне покойных Луначарского, Троцкого и Кирова».
Упоминания Троцкого в качестве положительного примера хватило на 10 лет лагерей. В Казахстане, в знаменитом Карлаге, у писателя начались дистрофия и воспаление легких. Он должен был умереть, но не умер. В его лагерных воспоминаниях поражает великодушие, Фибих находит теплые слова не только для товарищей по несчастью, например Анны Тимирёвой, любовницы Колчака, но даже для конвоиров и надзирателей, которые проявили к нему хоть каплю человечности.
В 1953 году Даниил Владимирович вышел на свободу, в 1959-м его реабилитировали. Он продолжал работать журналистом и литератором — очень скромно. Одновременно писал воспоминания. Он тихо скончался в 1975 году и был почти забыт. Фронтовые и лагерные страницы Фибиха увидели свет только в наши дни.
