«Мод воспитанник примерный»: какими были русские денди

Дендизм пришел в Россию вместе с самым известным указом Петра I. В 1700 году он повелел «всех чинов людям» брить бороды, носить немецкое и венгерское платье по будням и французское — по выходным. Уже в этом заметен задел на франтовство: подданному полагалась одежда для повседневности и одежда для шика. Особенно если знать, каким был костюм французского покроя. Сложившийся при дворе Людовика XIV, он украшался пуговицами, которых было до сотни, золотой и серебряной вышивкой и галунами. Использовались парча, бархат, шелк, блестки, цветные стекла, вставки из фольги… Кричащие цвета — розовый, желтый, зеленый — нисколько не смущали мужчин. В общем, придворная мода, введенная Петром, подталкивала к безудержному щегольству.

Стало недостаточно иметь богатство, все это было прахом, если носитель не умел эффектно показать его. Прекрасный пример — князь Куракин, великий франт екатерининской эпохи. Исследователь светской жизни М. И. Пыляев в своей книге «Замечательные чудаки и оригиналы» писал о нем: «Куракин был большой педант в одежде: каждое утро, когда он просыпался, камердинер подавал ему книгу, вроде альбома, где находились образчики материй, из которых были сшиты его великолепные костюмы, и образцы платья; при каждом платье были особенная шпага, пряжки, перстень, табакерка и т. д.». Однажды он едва не испытал сердечный приступ, когда во дворце императрицы обнаружил, что его табакерка решительно не подходит к наряду, — настолько все было серьезно.

В екатерининские времена все доходит до такого абсурда, что щеголь становится предметом сатиры. О нем любят писать Кантемир, Майков и Крылов. В это же время появляются франты среднего достатка, которые пытаются вести себя, словно князь Куракин, но не обладают и десятой долей его вкуса. Таких модников зовут петиметрами (от фр. petit-maitre — «маленький мэтр»).

Почти сразу едва народившийся русский денди попал в жернова политики. Чуть ли не первыми указами Павла I были запреты тех фасонов (разумеется, крайне модных), которые он ассоциировал с французскими революционерами. Круглые шляпы, фраки, жилеты, панталоны, сапоги с отворотами, камзолы стали целью специальных отрядов. Они ходили по городу и срывали крамольное с модников. И точно так же, едва несчастный император умер, запрет был стихийно отменен. Смену правления ознаменовали щеголи, которые хлынули на улицы в недавно запрещенном гардеробе. Примечательно, что в Москве изменения в моде происходили быстрее и, можно сказать, более страстно. Город был дальше от столичных властей, и франтов гораздо меньше терзал надзор.

В 1810-е в империю проникает стиль английских денди. Модников еще по старой памяти на французский манер называют петиметрами. Но британское направление на ближайшую сотню лет уже было задано, а с ним и менталитет русского денди. Историк Ольга Вайнштейн в книге «Денди: мода, литература, стиль жизни» ухватила самую суть этого мировосприятия: 

Впрочем, были и неизбежные национальные отличия, по которым русского щеголя моментально вычисляли за рубежом. Во-первых, его выдавала нарочитая роскошь и избыточность. Наш денди любил вставлять бриллианты в пуговицы (что в Европе считалось вульгарным), обожал перстни и в особенности носить сразу двое часов «Брегет», еще и навешивая на обе торчащие из кармана цепи драгоценные брелоки. Во-вторых, франт за границей выглядел скованно, он слишком старался, что называется, «перефранцузить французов». В-третьих, конечно же, решал климат: модник был вынужден считаться с зимой, утепляясь и укутываясь.

Поэт Теофиль Готье, посетивший Россию в середине XIX века, отмечал особое пристрастие местных денди к мехам, что для него было настоящей экзотикой. Его поражало, с какой потрясающей грацией и естественностью российские щеголи носили шубы, в его понимании это было целое искусство, недоступное европейским бонвиванам. «Цена на эти пальто удивляет иностранца, и наши модники отступились бы от такой покупки», — пишет он.

Еще одна исконно местная черта, совершенно непонятная иностранным петиметрам, — любовь к мундиру. В Европе он воспринимался сугубо утилитарной вещью, и уж точно не предметом гордости денди. В России же он всегда был престижным, военные числились чуть ли не первыми модниками империи. Парадная форма считалась верхом шика, предметом гордости и напоминанием о доблести и духе товарищества. Среди высших чинов даже возник обычай «любезничать мундирами»: высокопоставленные модники имели несколько разных мундиров и надевали их на разные приемы. Например, князь Барятинский мог при императрице носить кирасирский, при императоре — гусарский и кабардинский по случаю полкового праздника. И во всех этих войсках он служил.

Разумеется, франтовство и щегольство не могло пройти мимо литературы. Гоголь с присущим ему абсурдистским юмором пишет о фланерах — любителях модных городских прогулок, эдакой «ярмарки тщеславия». Пушкин усердно рисует полнейший образ отечественного денди в «Евгении Онегине» (во многом, конечно же, с себя самого). Чаадаев вообще считался непогрешимым образцом стиля, на который равнялось целое поколение. Его современник М. И. Жихарев писал: «Одевался он, можно положительно сказать, как никто… Очень много я видел людей, одетых несравненно богаче, но никогда, ни после, ни прежде, не видал никого, кто был бы одет прекраснее… На нем все было безукоризненно модно». Литературовед Ю. М. Лотман добавлял: «Область же экстравагантности его одежды заключалась в дерзком отсутствии экстравагантности».

Самое же полное описание менталитета русского денди оставил И. А. Гончаров в серии очерков «Письма столичного друга к провинциальному жениху». Там он выводит иерархию светского мужчины. В ней 4 ступени.

Внизу пирамиды стоит франт — жертва моды. Для него внешний лоск — абсолютная ценность. «Чтобы надеть сегодня привезенные только третьего дня панталоны известного цвета с лампасами или променять свою цепочку на другую, он согласится два месяца дурно обедать. Он готов простоять целый вечер на ногах, лишь бы не сделать, сидя, складок на белом жилете».

Выше него стоит лев, мастерски овладевший умением жить и преподнести себя публике. Он лидер моды, истинный гедонист. Он исполнен небрежной уверенности в себе, окружен роскошью и женщинами. Его привычки изящны, его манеры блистательны… Но за внешним лоском скрывается внутренняя пустота, а от мнения толпы он зависим почти так же, как и франт.

Далее идет человек хорошего тона. Он уже близок к идеалу английского денди. Скромный аристократизм, холодная отчужденность. Абсолютное владение своими эмоциями и порывами. Этот франт никогда в жизни не бывает замечен вспылившим, невежливым, лукавым, обуреваемым чувствами. Его нельзя застать врасплох. Он хозяин своего характера. Настоящий стоик, воплощение мужской сдержанности и самоконтроля. Но и он не идеален. Он эгоист, даже эгоцентрик, ставящий себя в центр мироздания.

Порядочный человек — вершина этой пирамиды, идеал светскости. Его прежде всего отличает гармоничность во всем и высокая мораль, а изящество проистекает из внутреннего благородства. Цель у него всегда и везде — «распространять по лицу земли великую науку — уменье жить». Хотя сам Гончаров признает, что образ скорее утопический, а подобные люди — своего рода орден, который писатель сравнивает с иезуитами.