Крушение французского фрегата «Медуза» — одна из самых страшных морских трагедий XIX века. Оно навсегда осталось в истории благодаря грандиозному полотну Теодора Жерико «Плот „Медузы“». Какие события привели к катастрофе, ставшей символом позора власти времен второй Реставрации, выясняет арт-журналист, автор телеграм-канала Art Is New Sexy Мария Аборонова.
Louvre Museum
В 1815 году Наполеон потерпел поражение при Ватерлоо. У власти опять оказалась династия Бурбонов, свергнутая революцией двадцать лет назад. Франция снова стала монархией: на трон взошел король Людовик XVIII, а его люди начали тотальную «зачистку» страны. Сторонники монархии возвращались из эмиграции, а бонапартисты и либералы подвергались преследованиям и арестам. В то время говорили: лишь пережив 1815 год, можно узнать, что такое настоящая ненависть. Проходили чистки в армии, среди чиновников и журналистов. Неугодных короне казнили или отправляли в ссылку. На ключевые посты ставили только верных монархии людей — вне зависимости от их компетентности. Одно из таких назначений оказалось для Франции роковым.
Перед монархией стояла важная задача — восстановить репутацию мощной колониальной державы. В рамках Венского конгресса (1815) англичане вернули Франции несколько колоний, включая город Сен-Луи и остров Горе в Сенегале. Бурбоны стремились как можно быстрее восстановить контроль над регионом и назначить там своих людей. Было приказано доставить в Сенегал чиновников, солдат и все необходимое для их жизнеобеспечения. Снарядили экспедицию из четырех кораблей, флагманом которой стал 44-пушечный военно-морской фрегат «Медуза».
Вместо опытного капитана, провалившего тест на верность Бурбонам, назначили мелкого аристократа — 53-летнего Гюго Дюруа де Шомарэ. Он не ходил на судах уже четверть века и никогда раньше не командовал фрегатом. Зато был убежденным роялистом — а значит, с точки зрения власти, подходил идеально.
На борт «Медузы» также взошли новый губернатор Сенегала Жюльен-Дезире Шмальц, его семья, пекари, инженеры, учителя, врачи, аптекари и писцы. Экипаж насчитывал около 160 человек. Вместе с солдатами и офицерами общее число находившихся на борту приближалось к четыремстам.
Напряженность между роялистами среди чиновников и бонапартистами, к которым относилась бо́льшая часть экипажа, ощущалась с самого начала. Несколько офицеров открыто презирали нового капитана, считая его навязанной фигурой от династии, давно утратившей связь с реальностью. Обуздать матросов и солдат у де Шомарэ не было никаких шансов.
Стремясь угодить новому губернатору и как можно скорее доставить его в Сенегал, де Шомарэ направил флотилию по кратчайшему маршруту. «Медуза» была значительно быстрее остальных кораблей, она ушла далеко вперед и потеряла с ними контакт. Полностью проигнорировав советы опытных офицеров, де Шомарэ повел судно таким курсом, что оно отклонилось от основного маршрута на 161 км и 2 июля село на мель у побережья Западной Африки, недалеко от сегодняшней Мавритании. Стоит ли говорить, что это не прибавило де Шомарэ авторитета. Его приказы больше никто не выполнял — начались анархия и хаос.
После трех дней безуспешных попыток снять судно с мели приняли решение доплыть до берега на шести спасательных шлюпках. Проблема заключалась в том, что на борту находилось около 400 человек, а лодки могли вместить лишь 250. Поэтому их заняли чиновники и офицеры, а для остальных из мачт, рангоутов и других деревянных частей, снятых с корабля, соорудили плот размером 20×7 метров. Его назвали «Машиной». По меньшей мере на нем должны были уплыть 146 мужчин и одна женщина, решительно следовавшая за своим мужем.
Прежде чем подготовка была завершена, несколько сильных волн ударили по «Медузе» так, что ее корпус местами дал трещины и стал набирать воду. Возник хаос, во время которого привязанный к кораблю тросами плот оторвался — началась стихийная эвакуация. Когда на плот погрузились сорок человек, стало ясно, что он не выдержит всех. В воду первым делом сбрасывали загруженные мешки с провизией, чтобы хоть немного уменьшить вес. Это помогло, шлюпки взяли плот на буксир, и колонна двинулась к берегу, до которого оставалось примерно 50 км. Но вскоре гребцы начали уставать. Пошли разговоры о том, что плот нужно отцепить. Так как никакого централизованного управления уже не было, в нарастающей панике тросы просто перерезали.
Плот остался дрейфовать в открытом море. Условия были ужасными. Из еды на 147 человек лишь мешок мокрой бисквитной смеси (съели в первый же день), две бочки воды и шесть бочек вина. В первую ночь шторм унес жизнь двадцати человек. На следующую ночь началась драка и резня — погибло еще больше людей. Во время бойни бочки с водой унесло в море. На плоту осталось только вино. В последующие дни кто-то не выдерживал и прыгал за борт, кого-то выбрасывали силой. Люди голодали, бредили, сходили с ума и в отчаянии дошли до каннибализма.
17 июля, спустя тринадцать дней после крушения, капитан брига «Аргус», одного из отправленных на поиски выживших кораблей, заметил на горизонте какие-то обломки и решил проверить. Обломками оказался плот. К тому моменту на нем остались лишь 15 человек. Они были в полусознательном, почти безумном состоянии, обожжены солнцем, с изуродованными телами. Пятеро умерли уже после спасения — от ран и истощения.
В августе–сентябре 1816 года в прессе начали появляться первые слухи об «ужасах на плоту». Официальные источники хранили молчание, а французское правительство пыталось замять дело, чтобы не дискредитировать монархию.
Но в 1817-м двое выживших — Жан Батист Анри Савиньи (младший хирург) и Александр Корреар (инженер) — опубликовали подробнейший отчет «Кораблекрушение фрегата „Медуза“». Это была детальная хроника пережитого ими кошмара. Французские газеты взорвались. Книга стала бестселлером в Европе и вызвала бурю в обществе.
Капитана де Шомарэ, который вместе с большинством пассажиров спасательных шлюпок все-таки смог добраться до Сенегала, возвратили и предали военному суду. Его лишили звания, пенсии и приговорили к трем годам тюрьмы. Вскоре был принят закон, согласно которому подобные назначения должны осуществляться исключительно по профессиональным заслугам, а не из соображений политической лояльности.
История «Медузы» стала символом не триумфального возвращения монархии, а коррупции, системного безразличия власти и аристократии в отношении жизни простых людей.
