Московский пожар 1812 года превратился в миф. К этой теме обращались и настоящие историки, и известный фрик-бонапартист, и авторы художественной литературы. Главная интрига — в том, кто и как, собственно, Москву поджег. Между тем, у ученых достаточно данных, чтобы расставить все точки над i.
14 сентября русские войска уходили из Москвы на юг–юго-запад, в сторону села Тарутино. Кутузов и его командиры организовали маневр отлично, и французская армия потеряла русскую. Наполеон ждал «бояр» с ключами от города на Поклонной горе, еще не догадываясь, что они не придут. Французы, как им казалось, одержали великую победу, но теперь все шло совершенно не по плану. Никто не сдавался. Город стоял практически пустой.
Французы были дезориентированы, а в Москве нарастал хаос. Жители покидали Первопрестольную, но теперь ее заполняли мародеры, причем разные: местные маргиналы, люди, пришедшие пограбить из соседних деревень, дезертиры. Французские солдаты тоже не остались в стороне: перед ними лежал огромный город с богатствами и запасами всего на свете: от сухарей и водки до тонких вин и паштетов. А тем временем начал реализовываться совершенно инфернальный план одного очень эксцентричного человека.
Генерал-губернатор Москвы Федор Ростопчин был патриотом яростным, прямо-таки демонстративным. Свои чувства к Отечеству он выражал в основном патетическими жестами. К примеру, он составлял великодержавные афишки, о стиле которых вы можете получить представление, открыв телеграм-канал какого-нибудь ультраохранителя. По мере того, как французы продвигались к Москве, в голове Ростопчина стали бродить все более странные замыслы.
В письмах к Багратиону Ростопчин обещал, что «злодеям вместо Москвы один пепел достанется».
В депешах к порученцу императора Александру Балашеву он выразился еще яснее: «Если по нещастию столицы спасти нельзя будет, то я оставшееся предам огню». Балашев, судя по всему, счел это просто бравадой. Во всяком случае, нет никаких данных, что он куда-то сообщил о затее Ростопчина.
Кутузов всех этих планов не знал, но понимал, что экзальтированный и активный не по разуму московский генерал-губернатор — это проблема. Поэтому Ростопчину он наговорил безупречно храбрых слов, а сам отбыл на знаменитый совет в Филях, где было принято решение сдать Москву. Когда русская армия начала оттягиваться из города, Ростопчин понял две вещи. Во-первых, Кутузов его обманул. А во-вторых, сейчас он войдет в историю.
Public Domain (2)
Для начала генерал-губернатор велел вывезти из Москвы пожарные насосы, вообще все «огнегасительное» оборудование и самих пожарных. Параллельно он затеял разговоры с русскими генералами, а именно принцем Евгением Вюртембергским и Алексеем Ермоловым, намекая на то, что Москва может сгореть, если ее оставят. Но командиры были по уши заняты текущими проблемами. Речи Ростопчина восприняли просто как белый шум и фанфаронство. Сообщать о своих творческих планах Кутузову и тем более императору губернатор попросту не стал.
Федор Ростопчин вызвал к себе квартального надзирателя Вороненко и распорядился предать огню имущество, которое не успевают вывезти из Москвы. О том, что Вороненко получил такое указание, у нас есть два источника: это мемуары дочери Ростопчина Натальи и слова самого Вороненко 24 года спустя. Надзиратель принялся поджигать склады и лавки. Сам же губернатор писал жене:
Public Domain
Кстати, популярна версия, что он открыл тюрьмы и послал уголовников поджигать старую столицу. Но это полная ерунда: заключенных пытались нормально конвоировать в Нижний Новгород, однако людей не хватало, сами солдаты несли службу спустя рукава, и по дороге часть колодников просто разбежалась. Некоторые отправились назад в Москву — грабить. Жгли Москву все-таки именно люди, привлеченные Ростопчиным через полицмейстера. Кутузов же понятия не имел, что творит генерал-губернатор, а если бы узнал, то схватился бы за сердце.
Едва начались поджоги, французский маршал Мортье попробовал организовать тушение, но столкнулся с простым фактом: насосов и вообще никакого снаряжения нет, только что ведрами таскать. К утру 15 сентября город почти потушили. У Симонова монастыря рванул склад с порохом, который не успели вывезти, но последствий подрыв не имел.
Зато вечером того же дня Москву начали поджигать снова. Во-первых, полицейские, посланные Ростопчиным, продолжили работу. Во-вторых, везде бродили шайки мародеров. Великая армия разлагалась за какие-то часы — в городе была пропасть алкоголя, и доблестные солдаты тут же перепились. Костры биваков жгли прямо на улицах, что в деревянном мегаполисе чревато, а без пожарной службы — так и вовсе. В итоге здесь действовали агенты Ростопчина, горели бивачные костры и бегали грабители, которые поджигали все просто из злорадства. В ночь на 16 число Москва уже пылала вовсю.
Public Domain
Трагедия разыгралась в связи с тем, что русская армия, отступая, оставила тяжелораненых, которых не могла вывезти. Сразу скажем, по меркам эпохи это абсолютная норма (французы поступят так же, уходя из Москвы), и стороны делали так регулярно, не ожидая друг от друга никаких зверств. Значительную часть раненых вывезли, но около 10 тысяч человек в городе осталось. Они были собраны в нескольких госпиталях, и для них пожар стал роковым.
Больше всего людей погибло в Кудринском Вдовьем доме. Там сгорели главный корпус, флигели, словом, почти всё. Спаслись те раненые, кто сумели выбраться во двор и сад, и таких было более 2 тысяч человек. Однако 700 тех, кто не мог передвигаться и кого не успели вынести товарищи, пали жертвами огня. Многие погибли от рук грабителей или просто от голода, лишений и прекращения медицинской помощи. Некоторые легкораненые или выбрались самостоятельно, или превратились в мародеров сами. Всего за время оккупации в Москве погибло до 6 тысяч русских раненых — не только от пожара, а по многим причинам.
Наполеон грозился казнить всех виновных, но в итоге расстреляли лишь 10 человек — у стен Новодевичьего монастыря. Еще несколько сотен французы перебили без суда в городе, но там уже не разберешь, кем были жертвы. В условиях пожара солдаты часто стреляли за то, что кто-то на кого-то не так посмотрел. Палили во всех подозрительных, включая тех, кто разжег себе костерок, чтобы приготовить еды и согреться. Дочь Ростопчина в мемуарах приводит список поджигателей, из них только один был расстрелян французами и еще один пропал без вести.
В итоге Москва сгорела почти полностью, но вопрос об «авторстве» поджога оставался открытым долгое время. Ростопчин свои тезисы на этот счет менял, историческая наука также по-разному трактовала случившееся. Однако сейчас мы можем спокойно сказать: Геростратом старой столицы выступил генерал-губернатор Ростопчин при соучастии пестрой шайки мародеров обеих воюющих наций. Позерство Ростопчина стоило миру удивительно дорого.
