Баста

Сергей Минаев: Когда ты был ростовским пацаном, ты так себе свою жизнь представлял?

Баста: Честно говоря, я не представлял. Я хотел делать то, что мне нравилось.

Ты хотел быть музыкантом?

Только, исключительно музыкантом! 

У тебя была четкая идея или мечта? Ты всегда хотел хип-хоп читать?

Нет. Я хотел просто заниматься музыкой. Потому что у меня было и музыкальное образование, и бэкграунд определенный. У меня папа был очень серьезный рокоман. Я слушал все. Естественно, Deep Purple, Led Zeppelin, Pink Floyd. Эта музыка мне нравилась, но хотелось чего-то посложнее.
Когда я услышал Rage against the Machine, Clawfinger, Biohazard, тяжелую музыку — я просто влюбился. Я слушал параллельно рэп и много тяжелой музыки и до сих пор ее слушаю. Мне всегда нравился именно мультижанр. Мне было скучно в Ростове с нашей рэп-сценой, потому что у большинства был довольно ограниченный взгляд: рэп — это только рэп. Но по-хорошему, рэп — это жанр-паразит, который впитывает в себя все самое лучшее, интересное, современное и превращается в симбиоз всего на свете.

Можно же сказать, что рэп американский (да и французский, наверное) — это шансон, положенный на бит?

Да. Уличная романтика. Вертинский, пожалуйста.

Когда я готовился к интервью, я узнал, что ты пошел учиться на дирижера, и тебя отчислили.

Да. Я ушел после первого курса. Я слился, потому что тяжеловато было уже и не особо интересно, правда. Академической музыкой я занимался с 6 лет до 16. Ходил в музыкальную школу. И я благодарен за то, что познакомился с мировой классической, серьезной музыкой.

В каком году ты ушел?

В 1996-м.

Твоя компания в этот момент — это кто? Чем они занимаются?

Как все — ничем.

А во дворе тебе пацаны не говорили: зачем ты на дирижера учишься?

Нет. Вообще всем было… Я за что люблю Ростов? Это очень расслабленный город. Если ты приличный человек (выражение «приличный человек» означает, что ты следишь за тем, что ты говоришь, как живешь), тебя никто не будет трогать. Конечно, ты мог попасть в какую-нибудь историю, но в целом не было никогда негатива.
Естественно, ты мог попасть под каких-то идиотов. В больших штанах шел, могли к тебе подойти, спросить: «Ты че, обосрался?». У меня за всю историю была пара случаев. Один случай — у меня было проколото ухо. Мне 15 лет. Пришел в клуб. Ну и зашла бригада — взрослые дядьки. Один подошел ко мне: ты че серьгу носишь? Дернул меня, и она расстегнулась. Я такой в сердцах думаю: «Мудак какой-то». Ровно через 10 минут заходят какие-то другие типы и начинают убивать их просто. Начинается рубилово. А я сижу, как сидел, на пластиковом стульчике и думаю: «Ну, карма есть!». А так, в принципе, я честно могу сказать: я шарился везде, где только можно, в самых гнусных местах со своими дружками. Но чтобы жуть какая-то… Очень позитивный город. Знаешь, все представляют Ростов-на-Дону — бригада такая сидит. А на деле там Коля Василенко: «Я дарю вам улыбку и счастье!» Все там всегда развивалось очень хорошо.

Ты с чем это связываешь? Смешение культур, наций, ворота Кавказа?

Всего вообще. Портовый город, южный. Казаки все со своей позицией, на своем могли стоять. Есть такое чувство южных людей. Да, я такой, так живу, такую музыку слушаю.

Ты часто там бываешь?

Два-три раза в год точно. Я прописан до сих пор там же, где жил.

То есть московской прописки нет?

Нет. Я ростовчанин. Это принципиально для меня. Для меня это самый лучший город на земле. Я приезжаю и как будто попадаю в Диснейленд — всех надо увидеть, со всеми поговорить, поездить. Очень люблю Ростов.

Ты написал «Мою игру», тебе сколько, восемнадцать было?

Семнадцать.

Ты в ростовском Дворце спорта выступаешь. Ты помнишь, в какой момент стал популярным?

На следующий день.

В чем это выражалось?

Шел по району, остановилась машина, вышел взрослый парень и говорит: «Это ты вчера пел?». Я такой: «Ну да». Он говорит: «Молодец, было круто!» И все кенты потом: «Это вообще разрыв!»

Дальше ты начинаешь с концертами ездить по югу.

Да. Кавминводы, Карачаево-Черкесия, все черноморское побережье объездил.

Когда ты в Москву попадаешь?

В 2005-м.

Как тебя город встречает?

Нет, ну я в шоке, конечно. Нам Богдан (Титомир — Прим. ред.) сказал: «Приезжайте, я вас жду». Мы приехали на Курский вокзал.

Как тебя Богдан дернул? Я не знаю этой истории.

У него мама жила в Ростове, и наши общие знакомые передали диск. Он сказал — приезжайте, будем заниматься музыкой. Приехали. Он, видимо, проспал. У нас было 700 рублей на двоих с кентом. Мы пришли в «Атриум». Я думаю: «Бл***, вот это да! Торговый центр с эскалаторами!» Целый день протусовались. Квартиру нам не успели снять. Какое-то время я жил у подруги, невесты моего товарища. Потом напротив «Атриума» квартиру сняли. Мне нравилось.

Ты ехал покорять Москву прям конкретно?

Я ехал просто по возможности. У меня не было никогда таких размышлений — покорить Москву. Я знал, что сейчас поеду, будет студия, запишем материал. Я с кайфом в это погрузился.

Я вспоминаю 2005–2006-й год, что тогда в музыке творилось. Бесконечная «Фабрика звезд». Если ты хотел прорваться — ты должен был идти туда.

Да, сто процентов. Но мы сразу решили, что не будем этим заниматься и пойдем по другому пути. Хотя уже появлялась какая-то более интересная музыка.

В каком году ты федеральной звездой становишься?

Наверное, 2009–2010-й.

Твой первый народный хит — «Жора»?

Нет-нет, мой первый хит был «Осень». Потом «Город дорог» мы с Centr записали.

Я сейчас отматываю пленку и не могу понять, как вы с Гуфом работали. Он талантливый, но вы очень разные.

Продолжаем работать!

Да ладно?

Да-да, пишем новый материал. Я к нему с теплом отношусь, мы дружим уже лет пятнадцать, даже больше. Когда я в Москву переехал, он ко мне очень хорошо отнесся. Мы много этапов в жизни прошли. Общались, не общались. Сейчас пишем совместную пластинку.

В каком году музыка становится большим бизнесом для тебя?

Да она с первых дней была большим. Это единственное, чем я занимался всю жизнь и продолжаю заниматься. Ну, а как я начал зарабатывать… Первые $100 заработал году в 1996-м.

Какую первую большую покупку ты в Москве сделал?

Купил себе «Мазду» СХ-7. Году в 2007-м. Но я ее в кредит взял.

У тебя с возрастом изменилось ощущение музыки? Я раскрою вопрос. Иногда я разговариваю с молодыми. Они говорят: «Тебя не цепляет, потому что ты дед, уже не разбираешься». Я отвечаю: «Слушайте, ну, наверное, Дрейк — большая величина, и Кендрик Ламар — большая величина. Но это музыка, которая не оставляет во мне ничего».

Так и есть.

Почему? Ты можешь это объяснить?

Мне кажется, по-хорошему, есть какая-то музыкальная распущенность — в хорошем смысле. Вседосягаемость. Видимо, это заставляет уже с бо́льшим цинизмом смотреть на музыку. Ну и возраст тоже.

Знаешь, мне это все напоминает бесконечный ТикТок: звезда появилась и сразу пропала. Через неделю ты уже ничего не помнишь.

Сто процентов. У меня на памяти столько суперзвезд — которые были замечательными, удивительными, но что-то с ними случалось быстро. Время ускорилось. Оно быстрее идет.
Очень много талантливых, хороших. Я даже совместные песни делаю с молодыми. Они говорят: «Надо сделать это, надо снять то, надо сделать ролик сюда». А я думаю: «Ааа, это же все очень быстро и сложно для меня!» Да, я стал немного маразматиком. Закостенел чуть.

Как ты с молодыми артистами сосуществуешь? Одна из твоих ипостасей — это продюсер.

Помимо продюсирования — просто взаимодействую, стараюсь всем помогать, никому не отказывать в каких-то совместных работах. Потому что мне кажется, это интересно — самому себе бросать вызов в новых реалиях. А во-вторых, хочется помочь кому-то. Я сейчас много слышу: «сложно пробиться, нет возможностей». Я думаю: бл***ть, нет возможностей? Их сейчас столько! Другой вопрос, что появляется очень много музыки. Я знаю, что в VK, например, каждую неделю загружают по 100 тысяч песен.

Новых?

Новых! 100 тысяч!

Давай так. 90 % никто не услышит.

Да. Но и хорошее в этом тонет тоже. Сейчас, чтобы выстрелить, нужно иметь какие-то гипервозможности и способности либо рассчитывать на мимолетные какие-то вспышки. Понятно, что молодежь пытается раздуть из них долгоиграющую историю. Это сложно. Нужны хорошие песни.

Для тебя всегда был первичен текст?

Блин, я так не могу разделить. Мне и музыка нравится. Но если текст говно… Да, я думаю, текст первичнее. Но хочется, чтобы он лежал на хорошей музыкальной подушечке.

Я вспоминаю, как в первый раз услышал твои треки. Мы слушали «Застрахуй братуху», и я думал: «Господи, как это блестяще написано!». Понятно, что это прикол. Но как четко про улицу написано. Мне кажется, что эта твоя народность тоже оттуда. Ты же все это видел. Это ж нельзя придумать.

Я точно не создавал специально какой-то народности. Я хотел зафиксировать это время. Не то чтобы я осознанно это делал, как Балабанов, который хотел создать памятник поколению, времени. Мне просто хотелось эти истории рассказать.

Сейчас у тебя есть разные коммерческие предприятия. Ты сам этим бизнесом занимаешься?

Нет, конечно.

Верхнеуровнево ты понимаешь, что у тебя творится в ресторанах?

Сто процентов, я соучастник процесса. Я не могу сказать, что я босс, ресторатор. Я занимаюсь музыкой, и свои медийные ресурсы мы перекладываем в эту отрасль. Мы стараемся это делать интересно для себя самих.

Зачем ты пошел в YouTube в свое время? Понятно, что сейчас это уже большие шоу, и глупо это обсуждать. Но тогда?

Стало понятно, что нам нужно иметь какой-то формат, какую-то платформу, с которой мы можем о чем-то говорить, что-то транслировать. Ребята придумали программу «Вопрос ребром».

Ты выходишь раз в неделю?

Да, с небольшими перерывами. Я до сих пор не понимаю, как работает это шоу. Поэтому, честно говоря, я сам главный хейтер этого шоу.

(Смеются.)

То есть к тебе пришла, условно, Люся Чеботина, и ты не понимаешь, кто это?

Не, я-то знаю Чеботину. Я не знаю детали, поэтому я всегда удивляюсь, о чем она рассказывает. Это мой прием. Лень родила ключ, движок этого шоу. Бывает, приходят люди, которых я знаю в лицо, но не знаю детально, чем они занимаются.

Но ты кайфуешь? Это же профессия — телеведущий.

Ну так, бл***ть.

Это работа?

Работа, да. Нет, мне смешно. Бывают гости просто разрывные, которые заражают. Например, Отарик (Отар Кушанашвили. — Прим. ред.)! Это был праздник! Но бывают разные шоу, они по-разному складываются. Слава богу, мне не надо ничего учить, готовить, заучивать какие-то интеграции. Из-за этого получается много долбое***ких, интересных моментов, когда я не понимаю и у всех спрашиваю: «О чем речь?». Они в шоке: «Как, ты не знаешь?» Если бы надо было готовиться, я бы точно этим не занимался.

Сколько у тебя рабочее время занимает? Вот есть месяц. Ты пишешь, сочиняешь музыку. Здесь пришли ребята, ты что-то продюсируешь. Тебе надо записать выпуски на YouTube.

Много. Плюс концерты, плюс тренировки. Я много работаю.

Как часто ты дочерей видишь? Я себя поймал на такой мысли. Я всегда считал, что я нормальный отец. Но сейчас, в 50 лет, я понял, что может, так себе отец, потому что я их вижу только утром и вечером.

Я иногда их и с утра не вижу. Они с пониманием относятся. Слава богу, недалеко тут живу. Непонятно, что такое хороший отец в итоге.

Ты погружаешь их в то, чем ты занимаешься? Взять в тур, например, на два дня.

Я ездил со старшей дочкой. Она работала в Питере менеджером. Ей 15 лет. Она встречала прессу, провожала до места. Ей интересно это. Я хотел показать ей, как я тяжело работаю, образно говоря. Она два концерта со мной проехала и поняла, что это далеко не просто.

Давай поговорим вот о чем. У нас номер посвящен любви во всех ее проявлениях. Как ты со своей женой познакомился?

В «Симачеве». Нас познакомил Федя.

Фомин?

Да. Он мне сказал: «Есть девушка Елена, хочет с тобой познакомиться». Я ни с кем не встречался тогда. Ну как бы сказал и сказал. Потом я в «Симачев» пришел, там была Ленка. Она подошла: «Так и так, Федя говорил…» И вот так познакомились с ней.

И начали встречаться.

Сначала начали общаться. Я же ортодокс, ухаживал сначала. Общались, потом начали встречаться. Оказалось, что мы живем друг от друга через три дома.

Довольно быстро.

Быстро. Не знаю, по меркам современной жизни, наверное. Мы любим друг друга. Я человек-однолюб. Я даже и не думал, что по-другому может быть. Мы встречались, долго притирались, потому что мы правда из разных жизней. Что-то между нами было общее, настоящее. Я ее много смешил, веселил, всегда заботился о ней. Я много никогда не говорил, не обещал, не ставил каких-то сверхзадач. Просто делал. Она видела, что я хочу создать для семьи, для нее что-то особенное. Что-то увидела во мне, значит.

Вы много времени вместе проводите?

(Громко вздыхает.)

Я сейчас поясню вопрос. У вас есть моменты, когда вы вдвоем, без детей взяли и уехали?

Да, конечно, вообще легко!

Я в основном только так и отдыхаю.

А с детьми невозможно отдохнуть. Это взрослые люди, которые навязывают тебе свою повестку. Они тебе говорят, что ты должен сделать, как должен; что им нравится, не нравится. Ты же не можешь их ущемлять, образно говоря. Ты заложник этих замечательных людей. Мы сейчас, летом, ездили, отдыхали вдвоем с женой. Вообще с кайфом.

Ты какие-то творческие вещи обсуждаешь с ней? Показываешь какие-то наброски?

Конечно, обязательно. Она прямо говорит, что ей не нравится, что нравится. Делюсь с ней, обсуждаю. Потому что как минимум она глубинный знаток поэзии Серебряного века. Она знает миллиард стихов, наверное, читает постоянно. Я ей восхищаюсь просто — как она разбирается в поэзии, как чувственно рассказывает об этом, как она это все понимает. Когда я показываю, она говорит: «Это хорошая вещь, а эта — мне не нравится такое».

Скажи мне вот что. Ты — молодой красивый мужик. Ты в туре, у тебя лички понятно чем завалены. Как она с этим? У вас на этот счет были какие-то разговоры?

Когда-то были. Но со временем она поняла, что я за человек, и всё. Мне говорят, что я странный в этом смысле. Мой психолог говорит, что детям нельзя давать читать романтическую литературу до 16 лет.

Почему?

Потому что формируется, возможно, не современный образ отношений. Понимаешь? Романтический образ. Я фанат Жорж Санд. Я просто обожаю, для меня это любимейшее чтиво. Возможно, формирует какой-то особый образ отношения к женщине. Романтически сложный, выстроенный такой конструкт. Который не всегда жизнеспособен в реальности.

Я недавно об этом говорил. Ты берешь вообще любую большую литературу, начинаешь примерять ее на 2024 год и понимаешь, что ничего не осталось: нет этого общества, нет тех людей, нет тех отношений. Вообще все не так.

Да. Поэтому если ты соблюдаешь определенные правила, которые опираются на принципы, — ты становишься каким-то странным. Не знаю, мне это льстит — вот что могу сказать. С терапевтом я об этом спорил. Она говорит: «Нельзя мальчикам давать читать. Вот после 16 — пожалуйста. Потому что иначе они слишком идеализируют отношения, и очень сильно потом переживают».

Я бы вообще до 20 лет многие книги пацанам не давал.

Это сто процентов. Достоевского точно!

Как можно в школе давать «Преступление и наказание»?

«Муму» — это максимум.

Ну да, и то тебе собачку жалко. Ты не понимаешь еще ничего. Цивилизация стоит за этой книгой. Ты не можешь ее осознать. У тебя жизненного опыта никакого нет вообще.

Мне казалось, эту литературу надо сравнивать с собственным опытом. Ты читаешь сейчас и понимаешь: ты многое совершал из того, о чем там написано. Или присутствовал, был очевидцем. 

Ты сейчас с высоты своего возраста можешь кратко сформулировать, какие вещи для мужчины важны?

Я недавно наткнулся на крутейший рилс, там дядька с молодым блогером разговаривает таким простым языком. Он говорит: «Вы любите свою х***ню, правду свою — и даже не задумываетесь, что она бывает никому не нужна». Вот в моем детстве правда должна была быть озвучена только в том случае, если ты готов за нее получить по е***лу. Просто и понятно. То есть нужны какие-то внутренние, выстроенные убеждения, за которые ты готов понести ответственность. Сейчас время мнений бесконечных. Это не плохо, но и не хорошо. Просто время такое.
Мне очень повезло именно в уличном общении. Стало понятно, как вообще складываются взаимоотношения людей. Да, возможно, это какая-то экстремальная школа — ты должен нести ответственность за то, что ты говоришь, и то, что ты делаешь. Но так ты становишься мужчиной. И женщину на пьедестал обязательно! Пусть не божественный, но возвышенный образ. Потому что, если суметь найти в своей жизни какую-то ключевую женщину, она повлияет на то, как ты живешь и что делаешь. Вот у меня три женщины в семье, еще мама — четвертая женщина. Я благодарен, в принципе. Если вернуться к романтической литературе — я не жалею, что у меня сложилось такое отношение.

У тебя были сложные истории, когда тебе вот этот твой изначальный посыл с женщиной на пьедестале и романтикой жизнь рушили?

Да. Ты знаешь, если быть честным, я недостаточно крепок, так скажем. У меня был романтический образ, а я сам не дотягивал до мужчины, который соответствовал бы этому образу. Я мало любил, мало встречался. Длительных отношений, да и вообще отношений, у меня было не много. Я всегда сильно влюблялся, пытался понять человека, погрузиться в него. Поэтому для меня это интересный опыт.

Ты спокойнее стал, добрее или умней?

Наверное, умнее. Можно сказать, хитрее что ли. Сделал анализ своих ошибок в жизни, и мне стало понятно, почему люди хотят сделать тебе больно.

Почему?

Потому же, почему и я хотел сделать больно. Было страшно, был не уверен в себе, был слаб, имел какие-то необоснованные ожидания в отношении людей. Сейчас все понятно. Когда люди так поступают — ты быстро понимаешь, что они, может быть, просто такие — в моменте слабые, в моменте страшные, в моменте неудобные.

Ты сказал, что занимаешься терапией. Давно?

Много лет.

Почему? Я расшифрую. Я сам занимаюсь этим просто, как правило, в моменты кризиса.

У меня другая цель стоит. Хочется как бы встретиться с собой настоящим. Понять себя до конца. Все свои мотивы, все свои недостатки и их воздействие на меня, причины, следствия.

А что тебя тревожит?

Страх оценки.

Что скажут: «он сдулся»?

Весь комплект. Мне не хочется, чтобы мной управлял страх. Вот с этим я живу с шести лет. Хочется оправдывать собственные надежды и ожидания от себя и к себе.

Что тобой сейчас движет? Понятно, у тебя огромное количество побед, всевозможных признаний, титулов. Ты хорошо зарабатываешь. Чем ты себя мотивируешь?

Творчеством. Хочу писать музыку. Продолжать делать то, что сделал, — и делать это как раньше, никогда не ожидая успеха. Я всегда надеюсь на провал — вот мой секрет.

Ты верующий человек?

Да.

Ты посещаешь церковь?

Да. Я ортодоксальный христианин, православный.

То есть ты выдерживаешь посты и так далее?

Держу посты, какие мне необходимы, так сказать. Которые моим духовником устанавливаются.

Религия в твоей жизни занимает значительную часть?

Очень. Я бы сказал, фундаментальную. Мне так понятнее. Атеисты говорят, что верующие люди — это счастливые глупцы. Я согласен с этим.

Я невоцерковленный человек. Но если бы меня спросили: «Ты неверующий?», я бы не смог согласиться. Потому что весь этот пи***ц, который мы вокруг себя видим, он не может никем не управляться. Поэтому, когда говорят — глупцы, не глупцы, а вы-то во что верите? Я не знаю, согласишься ты со мной или нет. Я видел, как к русскому человеку Бог и церковь приходят в моменты, когда родители умирают. Или когда все плохо.

Или в самолете. Крестится весь салон.

Понимаешь? Там все верующие. Для меня это потребительское отношение. Когда тебе плохо — ты пришел. А когда тебе хорошо — ты забыл вообще.

Я верю в то, что Всевышнему все равно. Он относится с любовью. Я сильно стал верить, когда дети появились. Тогда стало понятно, как это все работает, потому что я не смогу не любить своих детей. Что бы они ни сделали. Буду думать, буду сердиться, но не смогу их не любить. Дед, который меня воспитывал, был атеистом.

Тебя воспитывали дед с бабкой?

Да.

А почему так вышло?

Потому что своего батю я в первый раз увидел в семь лет, а мама училась.

Они расстались?

Батя ушел, да. Бросил мать. У нас так и не сложились с ним особо отношения. Потом он вернулся, они жили вместе до конца. Его не стало несколько лет назад.

Он был военным?

У меня все военные. Деды, дядьки. У меня династия прям. А воспитывал меня дед. Вот он был неверующим человеком. Хотя по своим качествам был христианином — был готов к самопожертвованию, глубоко любил, совершал поступки. Он крещеный, но советский человек такой.
Я, знаешь, как всегда говорю про веру? С кем ты спишь, за какой клуб болеешь и в какого бога веришь — твое личное дело. Главное — как ты поступаешь. Дед для меня — пример настоящего христианина.

Я, наверное, лет в 40 осознал фразу: «Не слушай, что они говорят, смотри, что они делают». Люди могут говорить все что угодно.

Я согласен. Я никого не заставляю веровать. У меня дети ходят в церковь, но я не заставляю их ходить. Если они спрашивают — я разговариваю с ними о Боге. Потому что это должен быть более-менее осознанный выбор.

Вопрос про детей. Старшей 15?

Да.

Она отстраивается от того, что она дочь Басты?

Ее это напрягает.

Ей говорят об этом в школе?

Ну да. Она очень сильная девушка. Она не хочет ни славы, ни популярности, ничего. Ее, конечно, это где-то беспокоило. Сейчас она постарше стала, спокойно к этому относится. А когда ей было лет 11–12, когда говорили «вот, это дочка Басты» — она переживала.
Сейчас они привыкли к какому-то особому вниманию. Просто я-то для них обычный человек, никого из себя никогда не строил. У нас нет каких-то особых ритуалов дома.

Что в твоей жизни было самой большой потерей?

Смерть деда. Как раз перед моим отъездом в Москву. Он болел. Я переживал, правда. Я о нем очень много думаю и вспоминаю. Мне всегда хотелось, чтобы любое мое достижение он увидел первым. Это человек, с которым я сверяюсь до сих пор. Думаю, а что бы он решил, а что бы мне сказал, а как бы на меня посмотрел, когда я поступаю не очень хорошо. Он бы просто повернулся, и я бы вспотел в моменте. Никогда не кричал, ничего. Просто мог посмотреть на меня. И любил меня пиз***ц как! Через все, что я устраивал, он проходил.

А он прошел как раз через те годы, когда было сложнее всего.

Да, те самые годы. Он чуть-чуть не дожил до момента, когда у меня получилось. Три-четыре года до семьи. Вот мне всегда хотелось, чтобы именно это он увидел и оценил. Он всегда сдержанный был, но сильный очень. Я дочку в честь него назвал — Василиса.

Слушай, но мать увидела же.

Мать конечно. Когда батя помер, я ее в Москву перевез. Она рядом с нами живет. Но мама философ, мудрая женщина. Мы сидели как-то, ей было уже 58 или 59 лет. Она седая, верующая, не красится. Я на нее смотрю и думаю: она прожила адскую жизнь! Она училась, с 15 лет работала, окончила техникум, потом университет, была серьезным экономистом. Потом родились мы с братом, папа ее бросил. Она болела, чуть не умерла. Потом был распад Союза, нищета. Потом папу сбила машина, она его выхаживала до конца дней. Потом я начал чудить. Потом у бабушки был рак, она ее выхаживала. У нее вся жизнь прошла. Я ей говорю: «Ты понимаешь, что твоя жизнь была не очень, мягко скажем? В том числе благодаря мне?» Она отвечает: «Да нет, все было правильно». Она говорит: «Вот, у тебя же семья, двое детей, я воспитала хорошего человека. Я же все правильно сделала в итоге?» Меня просто разорвало.

Хочу последний вопрос задать. Что нужно для счастья мужчине?

Вот мужчине конкретно? Любимое дело — 100 %. Вот эта страсть, потому что мужчина — человек страсти. Если она исчезает из жизни — все, ничего не будет. А если она есть — она притягивает к себе людей, любовь, друзей и успех. Я боюсь, чтобы у меня она не закончилась — страсть к любимому делу.