Джеймс Понт

Здравствуйте, я кутаисский Бенисио Дель Торо, это я изобрел Понты, но я сразу упреждаю, что в моем спиче о понтах, которые я умею бить, давить и гнать с изяществом Брайана Ферри, не будет ни нарратива, то есть внятно рассказанной истории, ни движения лирического сюжета.

Ибо мы, понтяры, люди до чрезвычайности экспансивные, с рассудочностью и размеренностью коротких отношений не водим.

Без нас, без меня вашему подлому миру, скучному, как гольф по телевизору, можно было бы поставить ноль, но я вас спас.

Доподлинный понтяра, а я есмь Голиаф среди понтяр, обязан быть парвеню.

Когда тот, кто учится в МГИМО на папины деньги, станет истым понтярой, волки возлягут рядом с овцами, Земля опрокинется, а «Химки» выиграют Лигу чемпионов.

В словарях к понятию «понт» пристегнуто слово «высокомерие», но это оговор и кощунство; понт — это Большой Стиль, а большой стиль в последнем счете есть категория нравственная; все остальное — единицы условности.

Пышно выражаясь, надо опрокинуть все отрицательные коннотации, возникающие при использовании понятия «понт».

Конечно, в этой почтенной реабилитации нужно опереться на множество почтеннейших же имен.

Кто были Мандельштам и Маяковский, как не записные понтяры?!

Первого, в угоду конъюнктуре, я переиначил еще в бытность совершенно нерадивым студентом тбилисского журфака: «И море, и Гомер — все движется понтами».

Кто-нибудь станет спорить, что и для Македонского, и для Наполеона понт был высшим нервом существования мира?

Избыточно жантильный Ж.-П. Готье — беспримерный понтяра.

Если ты, как Гай Ричи, умеешь излучать понтовость и дружелюбие в совершенно пленительной пропорции, то высшие силы всегда будут на твоей стороне.

Противный пример — Конор Макгрегор, про которого уже сейчас я вам, на­ученный горьким опытом, могу сказать, что он не просто плохо кончит, но оглушительно плохо. Ибо у него нет сердца, а если есть, то не горит.

Но ладно Ричи, он британец, у него хромосомный набор понтяры, но ведь самый понтовый фильм — «Бойцовский клуб», который и не фильм даже, но долбаный и вместе восхитительный манифест, снял Дэвид Финчер, не пожалевший красок, не исключая черные, в объявлении всем нам, что мы — пустое место.

Я, без сомнения, мастер мыслить мелодраматическими клише в видах оправдания любой из своих концепций бытия, но нешто Николай Гумилев с его баснями про Африку (поехавшие вослед обнаружили, что ничего из экстатически описанного пиитом в Африке нет) и его поддельной (скрывала природную застенчивость, камуфлировала имманентную неуверенность в себе) фанаберией — не понтярский мастер слова?

При разговоре о понтах надо помнить и руководствоваться максимой: правда в жизни и в искусстве существует только и исключительно в глазах смотрящего.

Я говорю «понты» — и те, кто постарше, видят и представляют раннего Богдана Титомира.

Между тем я вижу нестыдный способ коммуникации со свихнувшейся реальностью и бесноватым социумом.

Вот, вот он, этот момент: как сказал бы не чуждый (сужу по мемуарам) понтов В. Ходасевич, «прежде чем рассказать о… надо коснуться того, что зовется духом эпохи».

А в 92-м «дух эпохи» — Небо и мартирологи тому свидетели — исчерпывающе описывался диспозицией «либо ты — либо тебя». И тогда я прокламировал для себя одно лишь выживание.

Выпендриваться с целью выжить не значит отвергнуть Бога, и я смеялся в голос, когда жизнь спустя комик Нурлан Сабуров встретился с Его Сиятельством С. Минаевым и рассказал, что я, приперевшись на съемки «ЧБД», только что не вором в законе себя аттестовал.

Вориком, а не вором — вот в чем разница, и то была пародия, граничащая с карикатурой; при всех моих очевидных изъянах я не идиот, ребята.

Как всякий полнокровный кутаисец, наделен я был мощнейшими способностью к высокохудожественной лжи и витальной энергией; в кино мне нравились реплики вроде «Возьми меня немедленно, низшее существо!»; историю обаятельного афериста Андрея Разина («Ласковый май») я изучил вдоль и поперек… вот отсюда и народился миф, что я внебрачный сын Эдуарда Шевард­надзе (если знание истории родной страны хромает, всегда есть долбаный Гугл), к тому ж фаворит воров в законе.

Сабурову невдомек, что у понтяры не должно быть дефицита яркой биографии.

Герберт Уэллс изрек: «Цинизм — это юмор в плохом настроении». Оттолкнусь от спорной дефиниции и сформулирую с поправкой на тему: «Понты — это цинизм в блестящем настроении».

Только понтяра способен заявить:

Из жизни бледной и случайной

Я сделал трепет без конца!

Мастерски разыгранные, преподнесенные, предъявленные понты помо­гают справляться со стеснением сердца, когда ты сталкиваешься с жаждой счастья и с несовершенством человеческих отношений.

Видите, сколько пользы, профита, авантажа? От ублаготворения плотских потреб до состояния духа.

Понты в правильном исполнении (а мое исполнение — эталонное: посмотрите любой выпуск «КАКОВО?!») — не просто протест против невменяемости наличного бытия, но и — да оцепенеет писатель Цыпкин — пример перешагнувшего через себя постмодернизма; я — тот самый феллиниевский герой, который часто рефлексирует, но в основном отдается процессу жизни, я, мать вашу, живой и теплый.

Но теперь-то, теперь вы живете в эпоху инфляции благородного кутаисского термина, и вольно ж вам смеяться надо мной, когда у вас кругом сплошь инстасамки да рэперы, чьи е***ла «сами по себе уже сюжет» — только не для гангстерской саги, как мое, а для порно с овцами.

«Истекаю я клюквенным соком!» — кричал блоковский паяц, по временам патокой, но ведь клюквенный сок иногда оказывается настоящею кровью.

Прошлым летом мне объявили страшный диагноз, и я, клянусь глазами матери, не выжил бы, не будь я бестрепетным понтярой. И в Красногорской городской больнице, где мне и объявили про треклятую опухоль, и в Центре онкологии имени Блохина, да продлит Аллах дни каждого сотруд­ника сих Богоугодных заведений, куда меня перевезли, подав­ляющее большинство работников — барышни.

И ужели вы полагаете, что ввиду этого факта у истого, не какого-нибудь иноагента Моргенштерна, а у истого понтяры из Кутаиси был хотя бы и микроскопический шанс расклеиться и повесить нос на квинту?!

Мы, кутаисские понтяры, изобрели и жанр задорного идио­тизма, каковой используем в самых стрессовых ситуа­циях. Пони­маете, я очень не люблю, как было сказано классическим персонажем, «подогревать чувства безысходности и фаталь­ности».

Я не предпринял здесь даже попытки этимологизировать слово, оно же сакральное понятие, «понты», потому что даже футболист Кокорин и Клава Кока поймут (а уж если эти поймут) по тексту, что я с общепринятой терминологией не согласный.

Понты совершаются на замедленном выдохе, и они часто продиктованы непереносимостью окружающей среды, и они суть не следствие физиологического или психического расстройств, но — чистый экзистенциализм анагогического свечения.

Главное — не перехватить в понтах, для чего, если долго и нужно про это не распространяться, надо в них хоро­шенько изощриться.

Не умирай прежде смерти, понтуйся, но стильно, с умом, помня, что понт — это в последнем счете Любовь. Любовь сначала к Маме, которая говорила «ты сможешь», а уже потом — к родному городу, где фавориты луны до сих пор в чести.

И, конечно, к Наташе с улицы Семашко.

О, Наташка с улицы Семашко, краля наипонтовая!!!