«Олимпия на сегвее» — античная героиня в современной Москве

Сергей Минаев: Как вы, люди из технологического бизнеса, нашли великого рус­ского маэстро Морозова и решили с ним сделать коллаборацию? И вообще, зачем вам это надо? Мне это напоминает ситуацию, когда глава гостиницы «Метрополь» находит Врубеля, и вскоре на одном из фасадов появляется «Принцесса Грёза».

Елена Волковская: Это, по-моему, судьба. Я с детства хотела быть режиссером, восхищалась Станиславским. И считала несправедливым, что у такого великого человека нет памятника. Однажды, проходя по Камергерскому переулку (а шла я с открытия выставки Алексея Морозова, про которого услы­шала впервые), увидела памятник Станиславскому. Каково было мое удивление, когда оказалось, что автор этого памятника — тот самый Морозов. С тех пор я следила за его творчеством.

Когда мы с командой начинаем обсуждать стратегические сценарии развития, для нас как для компании-лидера, технологического визионера крупного биз­неса, всегда важно иметь видение будущего. И я верю, что его можно формировать именно на основе искусства, поэтому и на­чала диалог про образ будущего с большим художником, который живет и мыслит в парадигме гуманистических смыслов и умеет находить для их выражения свободные, глубокие формы.

Я понимаю, что в текущей реальности было бы более предска­зуемо пообщаться на эту тему с ИИ, тем более что у нас в компании это одна из ведущих экспертных компетенций. Но для меня было важно начать этот разговор про образ будущего именно с человеком. Так у меня появился повод лично познакомиться с Алексеем, и мы стали обсуждать концепцию проекта.

Алексей Морозов: Это было десять лет назад. Открытие памятника состоялось в октябре, буквально за два или три дня до открытия моей выставки. Я прекрасно помню то напряженное время: одновременно шли установка памятника и работа в училище. На открытие пришел весь мой первый набор студентов.

Сергей: Леша, а ты сразу согласился?

Алексей: Почти сразу, да. Обычно к художнику приходят за моно­логом. А с Леной у нас сразу получился диалог — это редкость. Это значит, что люди точно понимают, чего хотят. И они понимали, над чем я работаю: над образом будущего. Мне хотелось его конкретизировать, вытащить из состояния белого шума, в котором сейчас находится большая часть человечества.

Сергей: А что общего у Античности и современности?

Алексей: Здесь мы прибли­жаемся к концепции детерминизма. В ее рамках всё во Вселенной взаимосвязано и взаимообусловлено. Даже время, по сути, я воспринимаю как пространственное измерение, только не линейное, как в общепринятом представлении. Физическое пространство тоже подчиняется законам детерминизма. Представь: ты, скажем, римский сенатор. У тебя на холме — 50 гектаров земли и домик площадью около 500 квадратных метров. Но ты не можешь просто так расширить его до трех тысяч метров с панорамными окнами в пол. Ты обязан следовать общественному договору, принятому когда-то. Именно это и позволяет, например, итальянцам сохранять ритмику и гармонию ландшафта. Включи внутренний фильтр, и ты просто мысленно «отключаешь» линии электропередач, автомагистрали, нелепые вывески. Ты смотришь на окружающее гла­зами Леонардо, который когда-то ехал по этой же дороге.

Ты видишь: вот этой горе — шестьсот лет, а вот этому замку — пятьсот. Он уже немного осел, но простоит еще как минимум столько же.

Я стараюсь следовать этой логике. Даже моя «Олимпия на сегвее» — это не просто образ. Это римская девушка в пеплуме, древнем одеянии, стоящая на устройстве, которое напоминает колесницу с ипподрома. Даже ширина у них примерно одинаковая.

Сергей: В общем, в твоем мире, если прикрыть глаза, запросто из-за угла на сегвее может вы­ехать Чезаре Борджиа?

Алексей: Вообще без вопросов. Даже Марк Курций. И Страбон.

Сергей: Лен, а что ваша компания нашла в Олимпии? Что она отражает?

Елена: «Олимпия на сегвее» — образ внутреннего навигатора, который едет сквозь время и смыслы. Это напоминание о том, что культура и прогресс не конфликтуют, если умеешь держать равновесие. Олимпия — античная героиня, но она уверенно стоит на платформе технологий.

Сергей: Мне просто знаешь, что странно? Сейчас так принято, что приходят продвинутые люди из бизнеса и говорят: «Мы хотим с артом соеди­ниться». Им говорят: «Ну да, сейчас к вам придет дурында с розовыми волосами, она будет говорить слова про точку бифуркации, ни черта она в искусстве не понимает, у нее даже высшего образования нет. Она полиэтилен наклеит на стены вам и скажет, что это современное искусство, которое должно ассоциироваться с вашим образом будущего». И то, что вы по этому пути не пошли, мне дико приятно.

Елена: Дело в том, что для нас как компании было важно не просто найти партнера для этого проекта, а быть с ним в соавторстве. Купить чью-то работу и потом возить ее повсюду и говорить: «Смотрите, какие мы продвинутые!» — это не про нас. Про нас — творить и создавать. И Олимпия очень точно отражает ценности КРОК. Она — интерфейс будущего, а каким оно будет, зависит от всех нас.

Сергей: И возвращаясь к Античности. Москва — это абсолютно имперский в плане наследия город, как и Питер. Она ведь много чему наследует из античного мира. Хотя римские легионы сюда в свое время не дошли.

Алексей: Ну, вообще, есть такая концепция удивительная, что Москва и Россия — это в метафизическом смысле самая северная провинция Римского мира.

Сергей: А у тебя в Москве есть любимые места, которые наследуют Античности?

Алексей: Кстати, в продолжение нашей коллаборации мы сделали карту Пушкинского музея в формате почтовой марки, где используется образ Олимпии. Я предложил КРОК развивать эту историю так, будто Олимпия — это окно в некий Элизиум. А потом пришла мысль: почему бы не выпустить серию — марки страны КРОК? Ведь почтовая марка — это один из тех знаков, по которым можно судить, что государство состоялось. Что оно не failed state. Даже условный Маврикий может этим гордиться, пусть его марки и печатаются где-нибудь во Франции. Для меня Пушкинский музей — прежде всего место сосредоточения культурного наследия. И естественное пространство для таких смыслов.

Сергей: Расскажи подробнее о Пушкинском музее.

Алексей: Это место для меня особенно значимо, здесь сосредоточено многое. Во-первых, в аттике над главным фронтоном находится великолепный барельеф Гуго Романо­вича Залемана. А я, можно сказать, продолжаю его школу — через моего «скульптурного дедушку» Льва Ефимовича Кербеля, который учился у Манизера. А Манизер, в свою очередь, был любимым учеником Залемана.

Надо сказать, Залеман — один из немногих профессоров, которых Репин оставил после реформы Академии. Причем он доверил ему не класс скульптуры, а класс анатомии. И по сей день Залеман остается автором од­ного из лучших анатомических пособий в мире.

Манизер тоже был выдающейся личностью. Один из его следов в Москве — барельеф «Рабочий» на здании Петровского пас­сажа. Удивительная вещь, выполненная в модернистской манере начала XX века. Его сын — мой любимый педагог — преподавал рисунок в мастерской Кербеля, где я учился. Думаю, я, пожалуй, единственный в своем поколении, кто впитал эту школу в полном объеме.

Поэтому Пушкинский музей для меня — это прежде всего память о моих учителях. А еще — поразительный экстерьер и интерьер. Всё, включая инженерные решения Шухова, сделано на невероятно высоком уровне. Там в каждой детали чувствуется точность, выверенность, мысль.

Сергей: Лен, у меня вопрос к вам. Это же первая работа в вашем большом проекте. Что там еще предусматривается? Куда вы дальше пойдете?

Елена: Я, скорее, хочу рассказать о том, что мы уже сделали, как мы «приземляем» Олимпию в нашу реальность. Мы создали с ней интерфейс будущего. И для нас важно, чтобы Олимпия осталась не только образом, но и проводником наших смыслов.

Первым шагом стало сотрудничество с Пушкинским музеем, где мы сделали лимитированную серию карт «Друзья Пушкинского музея» с изображением Олимпии. Она стала реальным проводником для наших клиентов. С ее помощью можно приходить в музей, получать доступ к местным мероприятиям и другие привилегии. Сейчас обсуждаем, какие реаль­ные интеграции этого об­раза мы еще можем сделать. Чтобы наш концептуальный визуальный манифест будущего был применим и в реальности.

Сергей: У меня последний вопрос. Что, на ваш взгляд, искусство дает бизнесу? Мы же понимаем, что современный маркетинг заключается в том, что, если тебе нужно пронести корпоративную идею, ты начинаешь платить лидерам мнений… И вдруг вы, большой бизнес, идете в искусство, причем в искусство классическое, а не современное. Что это дает бизнесу?

Елена: В бизнесе мы привыкли мыслить рационально, считать, моделировать, опираться на данные. Но в условиях постоян­ной турбулентности этих данных становится все меньше, а не­определенности — все больше. Именно здесь искусство становится ценным навигационным инструментом.

Когда бизнес соединяется с искусством, появляется пространство для формирования визионерского взгляда, для переосмысления своей роли в будущем. Такая связь позволяет говорить не только о продуктах и решениях, а о ценностях, смыслах и трансформациях, которые действительно важны. 

Сергей: Тебе, Леша, вопрос переформулирую чуть-чуть. Ты в этой коллаборации что хотел бы оставить с точки зрения искусства?

Алексей: У меня есть довольно четкое представление о том, к чему хотелось бы прийти, какой я хотел бы видеть нашу страну. И здесь для меня ключевым является одно: эстетика. Я убеж­ден, что именно в ней заложено главное конкурентное преимущество любой системы, будь то бизнес, культура или государство.

Если система эстетически привлекательна, если она зовет в будущее — формирует его образ для своей аудитории, говоря языком маркетинга, — значит она жизнеспособна и успешна.

А что касается прошлого, то, мне кажется, мы в нем всё уже давно нашли. За тридцать лет копания там не осталось серьезных разночтений. Каждый для себя уже что-то понял, определил. Причем этих «правд» — тысячи. И это действительно прекрасно. В этом и есть, как мне кажется, наш негласный социальный договор.

Сегодня важно думать о будущем — о том, каким мы хотим в нем видеть наше общество. А оно у нас, по мировым меркам, достаточно компактное — 140 миллионов.

Это ведь практически клуб, и развиваться нам нужно по клубной концепции — не за счет количества, а за счет качества. И именно поэтому для меня особенно ценно партнерство с такой компанией, как КРОК, у которой есть задачи столь широкого охвата. Они могут донести мое видение до большой аудитории.

А то, что наше мировоззрение совпадает, я считаю действительно удачей. Это, на мой взгляд, и есть залог большого потен­циала в нашем плодотворном сотрудничестве.