Полная темень

— Зачем ты говоришь мне все это?

— Тебе не понравилось? Я так и думала. Тебе никогда не нравилась правда.

— Ну да, есть случаи, когда объяснения в любви не нравятся. Такие случаи есть. Но это не совсем тот случай. Честно говоря, просто это странно от тебя слышать. Я давно от тебя этого не слышал.

— Больше двадцати лет, правда?

— Гораздо больше. Я, кстати, ничего не забыл. Больше двадцати лет прошло, а я помню, что ты написала мне, когда я показал тебе свой дневник.

— Я тоже помню.

— Врешь.

— Нет, помню. Я тогда и написала, что люблю тебя. Сказать не смогла, а написала легко.

— Тебе вообще всегда легко писалось.

— Кто бы говорил!

— Но ты же, значит, помнишь, что уже тогда ты предъявила серьезные претензии мне. Ты написала… Да нет, я помню. Что я в этом дневнике что-то страшное сделал с нашим счастьем. Что изобразил только наши беды. А не было в этом дневнике «пыльного скрипа шагов на чердаке, привидения-небоскреба, ночного измайловского стадиона»… Чего-то такого еще не было. Что-то я забыл в восемнадцать лет написать. И ты правда написала, что тебя больше нет и что есть только материализовавшаяся любовь ко мне. И что у этой любви «человеческие очертания, два глаза, бледно-смуглая кожа — представляешь, все как у людей!» Ужасающе неловко это сейчас читать. Детский лепет и то убедительней.

— И ты называешь это претензией?

— Ну да. Ладно, не хотелось бы поругаться сейчас.

— Все равно поругаемся.

— Через океан ругаться накладно. Как ты живешь?

— Ты будешь смеяться — воспоминаниями.

— Ты, по-моему, что-то не то говоришь.

— А что, об этом нельзя говорить?

— Да можно, можно. Только я же тебе никогда не верил. Почему ты молчишь?

— А ты как думаешь?

— Привет! Ты куда пропала? Ты молчала чуть не месяц. Что случилось? Почему ты перестала со мной говорить?

— Ты вообще-то не должен был это знать, но я скажу тебе. Лена в больнице.

— Что с ней?

— Вены порезала. Выздоравливает.

— Что с ней?! Из-за чего порезала?!

— Из-за тебя, я думаю. Один наш очень дальний родственник привез ей твой роман. Он, по-моему, не пользовался успехом в России.

— Какой?

— «Опровержение».

— А, ну да.

— Она его прочитала. Закрылась от всех на ключ и читала. Читала несколько дней. Наверное, не один раз. Потом пыталась поговорить со мной.

— Дальше понятно.

— Что тебе понятно? Ну да, я не смогла разговаривать с ней. Виктор попросил меня помочь ему, мы сажали цветы. Это тоже работа, и я должна была это сделать.

— Его зовут Виктор?

— Да, у него русское имя.

— Ты долго, наверное, искала человека с русским именем.

— Потом она пошла принимать ванну. Ну, ее долго не было. Дальше действительно понятно. Вызвали «скорую». Полиция приехала. В больнице уже были репортеры.

— При чем тут репортеры?

— Из-за Виктора. Он же известный человек. Очень же известный.

— Перестань так гордиться этим. Так ты думаешь, что она из-за этого романа? Там же не было ничего особенного…

— Ну да, ничего. Просто вся наша история. Зачем ты это сделал? Зачем ты написал всю эту чушь?

— Чушь. Ну да, чушь. Подожди, я сейчас найду. «У меня просто опускаются руки: ведь сессия идет, а я только увидел ее, услышал ее, почувствовал ее — и все, и вчера я все сказал ей…» Конечно, чушь. Потому что просто не верится, что все это могло быть. А особенно вот целоваться на эскалаторе… Господи, когда я сейчас вижу целующихся на эскалаторе в метро, меня даже как-то подташнивает.

— А ты что, ездишь на эскалаторе? И когда в последний раз тебя подташнивало?

— На днях. Когда в очередной раз ехал на эскалаторе. На машине ехать нельзя. Машина стоит в пробке. А эскалатор едет.

— Я наврала тебе про цветы. Я не сажала цветы.

— Могла бы и не говорить. Ничего более фальшивого ты придумать не могла. А чем вы на самом деле занимались?

— В церковь ездили.

— Молодцы!

— Ну, ты же этому тем более не поверишь.

— Именно в это — с большой охотой.

— Ты не должен был писать этот роман.

— Тогда ты не должна была делать ничего такого, из-за чего мне бы захотелось написать этот роман.

— Нужно иметь право писать о трагедиях.

— Ты считаешь, я не заслужил?

— Ты не заслужил. Как ты посмел это сделать!.. Сволочь!.. Это же было все между нами, только между нами! Роман! «Опровержение»! Назвал бы еще «Без комментариев»!

— Хорошая мысль. Я запомню.

— Да будь ты проклят! Гад! Это еще хуже, чем твой дневник. А на самом деле одно и то же. Все это ложь! Одни страдания! А было счастье! Столько счастья! Я же помню! У меня в жизни никогда не было столько счастья! И у тебя, сволочь, не было!

— Не кидай трубку! Ты позвонишь мне? Или дашь телефон Лены? Скажешь, что с ней?!

— Замолчи!

— Да, привет. Это ты? На этот раз ты не звонила две недели.

— Это я. С Леной все хорошо. Она уже ходит в университет.

— Она звонила мне.

— И что она сказала?

— Правду. Она, в отличие от тебя, говорит правду.

— Так ты знаешь?

— Что она не резала вены?

— Она сказала тебе?

— В эту чушь я тоже не поверил сразу. В этом было еще больше пошлости, чем в истории с цветами.

— Да, этого не было. Я бы сошла с ума, если бы она резала вены.

— Слушай, мы можем хотя бы раз в двадцать лет поговорить с тобой по-честному? Один раз. Ты мне все расскажешь, и все.

И я даже звонить больше не буду.

— Давай попробуем.

— Давай я тебе помогу. Начнем с того, что это ты решила порезать себе вены, когда прочитала роман.

— Ну нет, не порезать вены. Это мерзко.

— Ну, может, ты еще что-то придумала. Я же знаю, на что ты способна. Когда у нас с тобой появилась первая отдельная квартира с балконом, что ты сделала, оставшись в ней одна?.. После всех разговоров про то, какое это счастье — после стольких лет скитаний по общежитиям прийти на свою кухню. Сесть за стол, включить свечку…

— Зажечь.

— Ну да, зажечь свечку… А потом…

— А потом выйти через дверь на кухне на балкон, перешагнуть, встать, поглядеть вниз и заорать, чтобы меня кто-нибудь затащил обратно, — потому что очень страшно стало. Если бы я тогда не поглядела вниз, я бы прыгнула, наверно.

— Нет, в тот раз ты бы не прыгнула. Ну вот, я же знал, что ты все помнишь. А все, что ты забыла, ты вспомнила, когда прочитала этот роман. Расстроилась очень. И решила, что надо же что-то делать. Нет, не стала резать вены. Ты пошла и, скорее всего, напилась. Тебе было очень тошно, именно потому, что ты все вспомнила. Эти двадцать лет, которые мы потеряли. Ты их вспомнила. Они у тебя, можно сказать, пронеслись перед глазами. То, из-за чего ты тогда уехала… И это ты вспомнила. Тебе стыдно стало. И ты пошла и напилась, потому что, как тебе показалось, это было равносильно самоубийству. Каким-то краем сознания ты успела, как тогда за перила балкона, зацепиться за мысль, что утром ты оклемаешься и поедешь в свою церковь, что Виктор отвезет тебя. Я думаю, что именно так все и было. И это хуже всего из того, что могло быть, потому что и этого ты никогда не делала. Я не думаю, что ты пила.

— Ты что, и сейчас роман пишешь? Прямо сейчас?

— Почему роман? Рассказ.

— Ты хочешь, чтоб я не напилась, а повесилась?

— Я хочу, чтобы ты пришла в себя.

— Не похоже. Ты, кстати, наконец-то не угадал. Я пила. Долго.

— У тебя долго — это сколько?

— Три дня.

— О!

— Мало? Ты, когда писал, рассчитывал на более серьезный эффект? На неделю? Нет, милый. Я пила три дня, и тут мне нечем тебя утешить. Твоего писательского дара не хватило, чтобы заставить меня пить неделю. Я и так оказалась слишком чувствительна к печатному слову.

— А где был твой Виктор?

— Где-то поблизости. Я не знаю. Он был не нужен мне. Я тогда поняла, зачем ты столько пил. Это такое счастье — проснуться и так по-мужски нащупывать, не разлепляя глаз, трясущейся рукой бутылку, сделать несколько глотков, откинуться на подушку, поваляться еще пять минут и только потом, никуда не спеша, встать и начать пить по-женски.

— Да, это правда. Ты в самом деле пила три дня. А может, и четыре.

— Это радость, которой я лишала себя больше сорока лет. Дура. Помнишь, я сказала тебе как-то, что ты будешь алкоголиком?

— Я был.

— Ну, тогда я, можно сказать, завидую тебе.

— Но не стал. Еще один вопрос: а что ты пила?

— Что нашла, то и пила. Там много было. Вино, виски, пиво. Я не закусывала. Ты можешь гордиться мной.

— А почему не позвонила? Я любил звонить тебе, когда напивался.

— Я выключила все мобильные телефоны и спрятала так, чтобы лень было их искать, потому что вот уж этого точно не надо было делать. Но я не ожидала от себя, что способна на другую глупость. Я приехала к тебе.

— Ты опять врешь!

— Ты знаешь, что нет.

— Я не знаю! Я не видел тебя! Ты врешь!

— А я тебя видела. Ты вышел из дома. Ты очень торопился. Был очень сильный ветер. Возле вашего дома все время очень сильный ветер. Скажешь, нет?

— Дальше.

— Дальше — больше. Ты подошел к машине, счистил снег такой синенькой щеточкой… У тебя же синенькая щеточка?

— Вообще-то желтая.

— Врешь, сволочь, синенькая. Мне, кстати, машина твоя не понравилась совершенно. Зачем тебе такая огромная?

— Ошибся.

— И я знаю, что ты делал потом целый день. Милый, я знаю, из чего на самом деле состоит твоя жизнь. Я все знаю теперь. Напишешь об этом рассказ? Я помогу тебе. С чего начнем? С того, как она выглядит? Наверное, это логично в рассказе — рассказать прежде всего о том, как выглядит главная героиня твоего романа. Или нет, это ведь рассказ, ты сам сказал. Давай напишем! Только вряд ли это все поместится в рассказ! Это как минимум повесть!

— Любую жизнь можно поместить в рассказ.

— А две? Можно две жизни поместить в рассказ?

— Без проблем. Сколько хочешь. Дело техники.

— А две и жизнь еще одной маленькой девочки, которая, перестав видеть тебя, еще два года спрашивала… Господи, я не скажу тебе, что она спрашивала!

— Я что-то никак не могу поверить. Ты что, прилетела из-за океана, чтобы следить за мной? И что, целый день?..

— Успокойся. У меня были и другие дела. Не такие, конечно, важные. Но из-за них я тоже прилетела. Я думала, кстати, что у вас тут все воюют. А у вас как будто все мирятся. Нет, со стороны не скажешь. Но интересно даже.

— Итак, ты была здесь. Да правда, что ли?

— И я нашла три дня. Три дня! Три дня я не отходила от тебя. Ты оказался очень занятым человеком, я это оценила. Я еле успевала за тобой. Ты слишком быстро ездишь, тебя часто останавливают.

— Ты, видимо, тоже быстро ездишь. И что, ты ни разу не потеряла меня?

— Я однажды уже потеряла тебя, так что примерно представляла себе, что значит остаться без тебя еще раз, и очень старалась, чтобы этого не произошло. Шутка. Конечно, теряла. Тогда я возвращалась к воротам, через которые ты заезжаешь во двор твоего офиса, и караулила тебя там. И ты всегда приезжал, и это меня радовало, потому что я понимала, что твоя работа имеет для тебя значение. Ну так что, будем писать рассказ? А то я сама напишу. И опубликую.

— А ты знаешь, как такие вещи пишутся? Или это будет в жанре отчета детективного агента главе бюро?

— Я поняла, что ты любишь ее, милый. Ты любишь ее гораздо сильнее, чем когда-нибудь любил меня. Я не рассчитывала на это, честно. Я думала, что против меня будет только твой двадцатилетний сын. А оказалось, что все очень плохо. Я видела, например, как вы сидели в твоей машине у ее дома. Ты привез ее из кино. Мы с вами смотрели «Субстанцию». Помнишь?

— Ты что, тоже ходила с нами?

— Конечно. Я даже на какое-то время забыла о вас. Я так увлеклась. Сначала мне понравилось. Это ведь про девочек. Про то, что мы делаем с собой. И главное, что не ради вас. Не ради тебя.

— И ты отсидела с нами весь фильм?

— Потом мы с вами поехали к ней домой. Я никогда не занималась такими вещами, и, может, поэтому мне было хорошо от того, что я делаю. Ну вот, и потом вы, встав у шлагбаума, разговаривали. Четыре часа. Мне бы хотелось послушать. Мне даже стало казаться в какой-то момент, что я слышу.

— Ну, надо было просто поставить в мою машину подслушивающее устройство. Ты ведь была близка к этому, правда? Тебе оставалось сделать один шаг.

— И я его сделала. Это на самом деле очень просто. Так что у меня все твои ходы еще и записаны. Все два следующих дня. Ну ладно, не важно. Тем более что и это — вранье. О чем вы говорили тогда четыре часа? И она еще к тому же выскочила как ошпаренная и бросилась бежать! Я думала, она обязательно упадет, если не нарочно, то уж нарочно точно, и что ты тоже выскочишь. Но она не упала. А ты не выскочил.

— Да, со мной произошло самое позорное из всего, что могло произойти.

— Да, милый! Ты посидел еще пять минут и заснул. Ты заснул за рулем. Тут же. Не двинувшись с места. Просто взял и отключился. Я ждала, пока ты уедешь, потом очень испугалась, подбежала… Ты спал! Что, так обессилел от разговора?

— Я не помню, как уснул. Говорю же, позорная история.

— А я поняла, что мне здесь нечего делать. Когда у вас тут бушуют такие страсти. Да еще, как выяснилось, столько лет.

— То есть ты не зря следила. Все выяснилось. Можно было спокойно улетать обратно.

— Можно было. Но я не смогла.

— А когда же ты улетела?

— Я не улетела.

— Что?

— Да, я и сейчас здесь. Ты зря, кстати, стоишь здесь, хотя и аварийку включил. Остановка запрещена. И я вместе с тобой рискую.

— Где здесь?

— Оглянись.

— Господи, этого не может быть. Это ты?

— Привет. Это я тебе моргаю.

— Привет… Это, как говорится, тебе удалось меня удивить… Но, ты знаешь, тут и правда нельзя стоять… Я поехал… Мне надо ехать… Правда надо ехать! Мы и так уже тут час стоим. Пока…

— Ты только не сказал: «Не провожай меня». Пока, милый.

— Привет. Где ты сейчас?

— Я уже дома.

— Ты хорошо долетела?

— Прекрасно. Мне не на что пожаловаться.

— Как Лена?

— У нее опять проблема.

— Опять резала вены?

— Опять познакомилась с парнем, за которого пришлось платить в ресторане.

— Как тебя встретил Виктор?

— С цветами. С теми самыми, за которыми я ухаживала. Да нет, правда с цветами. Я удивилась, но потом все выяснилось: он был просто счастлив, что в тот день получил заказ на реставрацию одной церкви в Вене, и мне от этой радости достался букет цветов.

— Что еще?

— Я начала вести дневник.

— В телеграм-канале? А вот это правильно.

— Я дура, что ли? Жизнь напоказ — это к тебе.

— Понятно. И есть о чем писать? А, ну да, у тебя столько материала. Пока расшифруешь…

— Я же сразу сказала, что я наврала насчет подслушки. А ты? Что у тебя? Ты написал рассказ?

— Дописываю. Прямо вот сейчас должен закончить. Сюжет исчерпан.

— Хороший рассказ получается?

— Вообще-то да. Правда, ничего нового не удастся сказать.

— Ну, про любовь же. Что тут нового скажешь? Все и так понятно. А называется как?

— «Без комментариев».

— Запомнил. А финал какой? Светлый?

— Ну, про любовь же. Как же может быть светлый финал? Темень полная. Ямы, овраги. Ломаются ноги и руки. Я уж не говорю о судьбах.

— Ты правда ее так сильно любишь?

— Так! Я же заканчиваю этот рассказ! Не начинай, а?