Дело — Труба: расцвет и закат квартала красных фонарей в Москве

В царской России на 100 метров от монастыря торговать спиртным запрещалось. Однако в 110 метрах от двух монастырей Рождественского и Сретенского торговали не только спиртным, но и чем только не торговали.

Разгульный район Москвы между Сретенкой и Трубной улицей (бывшей Драчёвкой, Грачёвкой) так и называли — Драчёвка/Грачёвка. Там работало огромное количество публичных домов и грязных трактиров. Возле каждого притона висел красный масляный фонарь. В пяти переулках — Большом Колосовом (Большой Сухаревский), Малом Колосовом (Малый Сухаревский), Мясном (Последний), Соболевом (Большой Головин) и Сумниковом (Пушкарев) — только зарегистрированных было 97 заведений.

Public domain

К истории вопроса: в середине XIX века в Санкт-Петербурге на тысячу жителей приходилось около трех путан, Москва по этому показателю опережала столицу в пять раз. Крупные города России захлестнула эпидемия сифилиса. Чтобы ее остановить, надо было взять здоровье жриц любви под контроль. Николай I решил легализовать проституцию. Весной 1844-го в помещениях Сретенской полицейской части в доме Скорнякова (сейчас 3-й Колобовский переулок, 16) расположился врачебно-полицейский комитет. Он должен был обеспечивать надзор за публичными домами, выдавать лицензии на открытие подобных заведений и регулярный осмотр девиц. Штат был маленьким, работы много, поэтому постепенно выдавать лицензии стали только тем, кто в шаговой доступности. Вскоре вся злачная Москва сосредоточилась в районе между Сретенкой и Грачёвкой.

Легальный публичный дом стал называться «домом терпимости». Это означало, что проституция не признавалась профессией, но ее терпели. Каждая девица находилась на учете в полиции и получала там вместо паспорта «Заменительный билет» (более известный, как желтый), в нем регулярно ставил отметки полицейский врач. Активнее всех живой товар на панель поставляло крестьянское сословие (47 %), чуть отставало мещанство (30 %), скромнее себя вели чиновницы и дворянки, а самыми целомудренными оставались купчихи (0,1 %).

Сохранилось несколько зданий, в которых располагались дома терпимости. Например, дом «с беременными кариатидами» по адресу Большой Головин переулок, 22. До революции там находился самый престижный и роскошный публичный дом Драчёвки, прозванный «Руднёвка». Странные фигуры топлес скульптур и сейчас привлекают внимание. В советские времена в этом здании находился НИИ СпецТехники МВД СССР, партсобрания проходили в главном зале, украшенном изображениями фривольных дам и лукавых амуров.

Одним из обитателей Грачёвки в те времена был студент Антон Чехов. Атмосфера, царившая в этих местах, описана им в рассказе «Припадок». И хотя свой первый постельный опыт писатель получил именно в борделе, а про роман с приличной дамой высказывался, что это «дело канительное, требующее порядочных затрат и нервных издержек», в письме издателю Алексею Суворину он спрашивал: «…отчего у Вас в газете ничего не пишут о проституции? Ведь она страшное зло. Наш Соболев переулок — это рабовладельческий рынок».

Public domain (2)

Ближе к Садовой, в злачных Колосовых переулках, обстановка была весьма опасной. Самым страшным был Малый Колосов, сплошь занятый «полтинными», то есть последнего разбора публичными домами. Туда никогда не заглядывала полиция, а если по требованию высшего начальства и случались обходы, то «хозяйки» заблаговременно знали об этом.

Чуть менее дурная слава была и у Большого Колосова. Как писал Петр Боборыкин, «по всему переулку вверх, до перекрестка Грачевки, даже до вечерней темноты, идет, и в будни, и в праздники — грязный и откровенный разгул. Ни в одном городе, не исключая Парижа, вы не найдете такого цинического проявления народного разврата, как в этой местности Москвы».

Последний переулок (Мясной) сегодня практически полностью перестроен, но когда-то здесь находилось 25 публичных домов. Местных девиц художники, в том числе Василий Перов, привлекали как натурщиц. Ему запомнилась статная темноволосая проститутка Фанни. Она отказалась позировать для образа Богоматери, потому что считала себя презренной женщиной. Фанни прекратила сеанс, так и не взяв денег. Годы спустя Перов в поисках натуры осматривал в местном морге тела женщин и увидел на столе труп Фанни, скончавшейся от чахотки. Потрясенный, художник написал с нее знаменитую «Утопленницу». Получилась не картина о смерти, а пронзительная история о бессмертии души.

Особенно дурной славой пользовался дом, стоявший в начале Трубной улицы. В нем находился трактир «Крым», а подвальное помещение было разделено на 2 части. Первое — трактир «Ад», там вместе с проститутками прогуливали краденое сутенеры и грабители. Под «Адом» находилась «Треисподняя» — игорный дом криминальной элиты. В каморках вдоль путаных коридоров делали ставки по-крупному. Подземными лабиринтами закононепослушные посетители «Ада» и «Треисподней» могли легко уйти от облавы.

Этим «Ад» приглянулся революционерам-террористам: там Николай Ишутин и его сообщники разрабатывали план покушения на императора Александра II. 4 апреля 1866 года Дмитрий Каракозов, двоюродный брат Ишутина, стрелял в царя. Покушение «адовцев» оказалось неудачным, Каракозова повесили, а Ишутина приговорили к пожизненной каторге, вскоре он сошел с ума.

Терпение власти лопнуло только в 1905-м, когда от бомбы погиб великий князь Сергей Александрович. Самой последней каплей стала массовая драка на Драчёвке, которая продолжалась три дня и три ночи. Пришлось вызывать солдат. В итоге Городская Дума решила ликвидировать дома терпимости в районе Грачёвки и перенести их на окраину города, в Марьину Рощу. Многие скандальные заведения снесли, а участки под ними отдали под строительство респектабельных доходных домов. Чтобы заманить новых жильцов в район с дурной славой, цены на квартиры устанавливали гораздо ниже, чем в среднем по Москве. С той же целью переименовали бо́льшую часть переулков, и Драчёвка/Грачёвка теперь называется Трубной улицей.

А в 1917-м, сразу после февральской революции, добрались и до самой проституции: нормы государственного регулирования отменили, она снова стала незаконной и остается такой по сей день.