Минаев в эфире

Все, чем вы занимаетесь ночью, имеет легкий мистический налет — пишете тексты, ве­дете нетрезвые разговоры, читаете книги, слу­шаете музыку и даже если (и особенно!) варите пельмени.

Человечество с момента своего появления живет с мыслью о том, что ночью, пок­а большинство из нас спит, происходит что-то особенное. Тайное. Мистическое. Нет ни­чего более пугаю­щего и одновре­менно притя­гивающего нас, чем ночь. Отсюда наше детское желание лечь спать как можно позже, чтобы хоть раз попы­таться раз­глядеть из окна, что же там, в тем­ноте? А еще лучше на­браться смелости, открыть дверь и шагнуть в эту самую темноту.

Моя первая по-настоящему взрослая ночь случилась летом 1992 года. Мне семнадцать, за спиной сданные вступительные экзамены в РГГУ, впереди гнетущее ожидание: пройду не пройду. Через день мы проверяли, висят ли в главном здании списки поступивших (никаких интернетов, всё ножками). И вот после очередной проверки списков мы с моим новым знакомым Ильей, таким же абитуриентом, стояли у входа в университет и курили.

— А ты ночью где любишь гулять? — спросил Илья.

— Я? — к тому моменту я никогда не был ни в одном районе Москвы позже девяти вечера, поэтому после короткой паузы, не желая выглядеть молокососом, запальчиво ответил: — Я… Да везде люблю! Главное, чтобы сигареты не кончались.

— Поехали тусить сегодня?

Так началась моя первая ночь в большом городе. Ночь, поделившая мое время на до и после. До того в моей жизни были все эти родительские «чтобы максимум в девять был дома», «ну чего у тебя свет горит, завтра в школу проспишь» и так далее. А теперь всё — свобода. Все решения только твои, и вся ответственность тоже теперь только на тебе. Видимо, с этой первой ночью без родителей связано дальнейшее поведение людей — в это время суток никаких запретов, можно позволить себе всё, на что не хватало смелости днем. Ты больше никого не стесняешься. Впрочем, и город тебя не стесняется: разбросанные флаеры у метро, пустые картонные коробки, сваленные в переулке, доживающие овощи у помойки, огромная трещина, пересекающая витрину магазина, забитые бутылками урны — ка­жется, что он выпячивает следы дня, свою непарадную сторону.

Мы шли от Миусской площади к Садо­вому кольцу, дальше по бульварам до Чистых прудов, оттуда переулками до Китай-города, ныр­нули в метро и доехали до Смоленской. Ба­бушка у метро пыталась продать нам пиво, но Илья обронил «я в завязке», чем вызвал еще большее уважение с моей стороны. Потом мы слушали уличных музыкантов, ели какое-то дико вкусное мороженое, смотрели на танцоров брейк-данса, собрались расходиться, но тут я с удивлением для себя обнаружил, что в час ночи метро уже закрыто.

— Тебе куда?

— На Речной.

— А мне в Перово.

Вытрясли карманы — уехать смог бы только кто-то один. В связи с чем было при­нято реше­ние шастать до пяти утра. До открытия метро.

Поход до Тверской как исследование неизвестной территории. Мы шли по городу, улиц которого я не узнавал. Знакомые днем дома ночью выглядят по-другому. И запах го­рода — машины, деревья в скверах, ночные палатки с зарешеченными окнами и сварными железными дверьми, лавочки, вытяжки метрополитена, асфальт. Кажется, что даже неоновые витрины ночью имеют особенный запах. Мы не просто дышали городом. Мы его жрали.

На бульварах начали попадаться ночные жители — рейверы в оранжевых штанах и их подруги с фиолетовыми волосами, бездомные с тележками, городские сумасшедшие, разговаривающие сами с собой. Такси (тогда еще с зелеными огоньками на лобовом стекле) и их водители — сотни ночных Харонов, перевозящих горожан на край ночи, а в паузах по привычке торгующих водкой, хотя она уже не в дефиците.

Ближе к центру на Тверской — первая нео­новая вывеска первого ночного клуба Night Flight. И вокруг него дорогие машины, мужчины в костюмах и женщины в коротких платьях. Я вообще не представлял, что такие люди живут наяву — в моем мире они оби­тали исключительно в телевизоре или на страницах газет (тогда только нарождался жанр светской хроники).

Посреди Тверской притормозил мерседес. Мужчина открыл заднюю дверь и подал руку. Из машины вылезла умопомрачительной красоты дама в блестящем платье. Дама некоторое время стояла, не обращая внимания на нервные сигналы образовавших за мерседесом пробку автомобилей. Наконец из машины выпрыг­нул большой белый пудель, подстриженный «под льва». Мы с Ильей стояли, натурально открыв рты.

Дама взяла собаку на поводок, а кавалера — под руку. Прежде чем они скрылись за блестящей алюминиевой дверью, мне показалось, что она повернула голову, и мы встретились взглядами. Точнее, мне хотелось верить, что так оно и было.

Потом мы бродили по Москве, пока не оказались на Никольской улице (там, в здании Историко-архивного института, мы проведем следующие пять лет).

На Никольской мы увидели открытое в четыре утра кооперативное или, как теперь его называли, валютное кафе. Внутри крепкие ребята с землистыми лицами пили водку и закусывали пельменями по десять долларов за порцию. Долларов у нас не было, а есть хотелось. Мы предложили официанту дать нам пельменей ровно на то количество рублей, что у нас было.

— Дай пацанам по порции за наш счет, — властно прозвучало за спиной.

Мы обернулись.

— Гуляйте! — сказал один из парней, ви­димо, главный.

Мы ели самые дорогие в нашей жизни пельмени, погруженные в собственные мысли. О чем думал Илья, я не знаю, а я думал о той даме с собачкой, о том, как я снова пойду гулять по городу следующей ночью, и о том, как я зайду в тот клуб на Тверской, как то­лько у меня появятся деньги.

— Спасибо тебе, — прервал паузу Илья. — Честно хочешь? Я никогда до этого не гулял ночью.

— Обращайся, я тебе еще и не такие места покажу, — наврал я.

— Ты видел, там в клубе при входе было написано «вход только по клубным картам»? Не знаешь, у кого можно карту туда достать?

— Завтра узнаю, — я опустил глаза и ткнул вилкой очередной пельмень.

В 04:30 я впервые увидел летний московский рассвет и радугу на струях поливочных машин, идущих шеренгой по Садовому. Я ехал домой на первом поезде метро и думал о том, что же это такое — клубная карта?

Через десять лет у меня были все главные клубные карты города. В клуб Night Flight я так ни разу и не зашел. Впрочем, ночных пельменей вкуснее я тоже никогда больше не ел.