На одном языке

Я впервые увидел Кремль, когда мне было 25. После двухлетнего пребывания в Канаде я ожидал мрачное здание с черными башнями по углам. Бродящих у входа грустных сероглазых стражников с костлявыми злыми собаками на поводках и огромное горящее Око, с помощью которого можно увидеть любой уголок Средиземья…

Но в тот осенний день Канада снова обманула меня.

Туристы пролетали мимо, как шарики в пинболе, стукаясь и отскакивая от основных точек: храма Василия Блаженного, мавзолея Ленина и музея, где работал сослуживец Данилы Багрова. Как будто в этом треугольнике и спрятан ключик понимания загадочной русской души.

Несмотря на суету вокруг, казалось, что на всей Красной площади нас было только двое — я и двойник Сталина. И в этом публичном одиночестве я даже не берусь предполагать, что было в его голове, однако свои мысли я помню прекрасно. Мне было странно.

Мне нравилось? Да!

Мне было любопытно? Конечно.

Я хотел быть там? Безусловно.

Но мне было странно, как будто вся реальность вокруг меня встала под сомнение.

Так часто я слышал «Москва — не Россия», но сейчас я буквально смотрел на Россию.

Думаю, тут надо кое-что объяснить.

Я родился в горячо мною любимом Казахстане и провел там прекрасные 18 лет своей жизни. Потом историческая Родина приняла меня студентом на первый курс Томского университета, где я весело и шумно выучился на специалиста по мировой экономике. Дальше были туманные годы в Северной Америке — и за все эти этапы жизни у меня никогда не возникало желания посещать Москву.

Мне этот город всегда казался огромным, суетливым, вопиюще дорогим и чрезмерно конкурентным. (Раньше я так предполагал, теперь знаю это наверняка.)

И никогда я не испытывал каких-то исключительных амбиций вроде «покорить Москву», более того, когда слышал такие планы от знакомых свадебных ведущих в Томске, с трудом сдерживал смех и саркастические гримасы. (Насчет них у меня ничего не изменилось.)

Ну и что уж говорить — в глубине души мне было банально страшно даже думать о том, как я окажусь в этом мегаполисе.

Это сейчас я иду по Москве, дышу этим городом и не могу надышаться.

Полицейские узнают меня и приветливо машут.

Хмурый человек просит фотку и улыбается.

В метро я делаю селфи с компанией веселых девчонок.

Я иду пешком по лучшему городу на Земле, проходя от стендап-клуба на Петровке до стендап-клуба на Патриках, выступаю и благодарю Бога за то, что говорю с этими людьми в зале на одном языке.

Я люблю тебя, жизнь. Я люблю тебя, Москва.

Но вот я впервые стою на Красной площади и не знаю ничего об этом.

Я впервые стою на Красной площади, думая, что заехал всего на пару дней.

На мне рюкзак Nike, куртка Canada Goose и билет до Алматы: место 13 B, посередине.

И там, под бой курантов, крики китайских туристов и звуки мигалок, вдруг так пронзительно громко зазвучали в памяти истории моей бабушки, которые я слушал когда-то по-детски бессознательно, но оставляя их где-то глубоко внутри себя.

«Женечка, — рассказывала она, — а ведь мои мама и папа жили в Москве. Потом маму беременной выслали в Казахстан как жену врага народа, и она родила меня в лагере».

Я не помню, где она мне говорит об этом, но слышу ее голос как сейчас: «Папа был большой военный, жили они в центре, из окна можно было увидеть Красную площадь».

Вот я приезжаю после третьего курса, бабушка сухими руками гладит меня по голове и говорит: «Боже мой, ты выглядишь как твой прадед с фотокарточек. А ты не хочешь поехать в Москву? Он так любил этот город».

А вот я говорю с ней по видеосвязи, сидя в съемном бэйсменте (намеренно хочу оставить это нелепое слово непереведенным), еще не зная, что это наш последний разговор. И она тихо говорит мне: «Женечка, ну как же ты так все не заедешь в Москву?»

Сейчас я знаю историю своего прадеда довольно подробно, но не хочу утомлять тебя, дорогой читатель, и тем более портить тебе настроение. Скажу только, что, оказавшись втянутым в интриги Ворошилова и Тухачевского, мой прадедушка оказался на проигравшей стороне.

И это так больно представлять, прокручивать, фантазировать — через что ему пришлось пройти, и в какую бойню он попал, и как много несчастья свалилось на одну семью врага народа.

Однако с возрастом понимаешь, что по большому счету перед тобой всегда только два пути: самосожжение местью и самоосвобождение прощением.

Скажу честно, по глупости чего я только не думал и чего только не болтал. Но прямо сейчас дописываю эти строчки и вношу себе в расписание: выбрать день, пойти на Красную площадь, пробиться сквозь толпу туристов, найти двойника Сталина.

И оставить ему автограф.

Пусть прадедушка увидит — у нас всё получилось в Москве.