Синиша Лазаревич — промоутер и сооснователь знаковых московских клубов девяностых и нулевых. В диалоге с Дмитрием Болдиным он рассказал, как создавались легенды и почему ключевой элемент вечеринки — это искренность.
Дмитрий Болдин: Как человек с огромным стажем работы в клубной индустрии, можешь ответить: почему ночь побуждает людей танцевать и веселиться? Почему этого не происходит днем?
Синиша Лазаревич: Потому что днем на человека сильно давят отпечаток образования, воспитания, разного рода нормы, правила и законы. А ночью все это немножечко стирается, и люди начинают чувствовать себя такими, какие они и есть.
То есть ночь освобождает тебя от всего того, чем ты скован днем.
В общих чертах, конечно, да. Но смотри, вот если мы возьмем, к примеру, меня, то я что днем, что ночью практически всегда одинаковый.
Ты помнишь самый первый случай, когда ночь тебя закрутила и ты поздно вернулся домой?
Я начал тусить достаточно рано, класса со второго (смеется), когда родители отправляли меня в пионерские лагеря. Там всегда были дискотеки, и, конечно, все они проходили вечером или ночью. И тогда я понял, что меня очень сильно бесит мелодия последней песни.
Потому что это были ужасные медляки?
Нет, ни в коем случае. Просто после последней песни все заканчивалось. А я этого не хотел. Я хотел, чтобы дискотека продолжалась.
Это какое время было, семидесятые?
Где-то так, да. Кажется, что это было вчера, а оказывается, все это было очень давно. С тех пор у меня в жизни было много разных этапов, но вот первая встреча с ночью — она случилась в пионерском лагере. Это было прекрасно.
А когда ты начал делать первые тусовки как организатор?
В седьмом классе, на свой 13-й день рождения.
Я помню, что лил сильный дождь, и я переживал: а придет ли ко мне вообще хоть кто-то?
Прости, а какую тусовку ты мог сделать в 13 лет?
У меня с детства в голове была определенная формула: собрать в одном помещении людей, которые мало знакомы друг с другом. И чтобы когда они встретились и познакомились поближе, то уже не смогли бы друг без друга жить. Это были люди из разных школ, и я их всех пытался объединить. Это была главная фишка.
И сколько людей ты так собрал на свой день рождения?
Около ста (смеется). В одной квартире!
Это что же за квартира такая была?
Ты не поверишь, когда мои родители затеяли ремонт, я их убедил снести несколько стен, объединить кухню с гостиной и сделать огромную студию, как сейчас это модно. А тогда это был конец семидесятых! И вот там начались мои первые вечеринки.
Сильно! Превратить родительскую квартиру, по сути, в клуб. А какая музыка играла?
Тогда у Pink Floyd вышел альбом The Wall, и мой старший брат ставил их на огромном проигрывателе фирмы Pioneer. Он, кстати, до сих пор идеально работает. Но, возвращаясь к первым тусовкам, скажу, что на следующий день рождения у меня случился провал!
Пришло столько людей, что не все смогли поместиться в студии?
Нет, за несколько дней до вечеринки у нас в Югославии умер президент Тито. И на мой день рождения пришлись его похороны. Поэтому, крути не крути, мне все пришлось отменить.
Слушай, ну это всё школьные годы. Люди, понятно, тусуются друг у друга дома. А что было дальше?
Дальше мы взрослели и танцевали уже в других местах. А что касается меня, то я пошел в гимназию, потом в университет, и вот под конец обучения я полностью завязал с самодеятельностью и начал заниматься вечеринками профессионально. Причем клуб, в котором я начинал, работает до сих пор. Представляешь? Я в Москве живу уже 31 год, а он там все еще работает.
Ты в Москву приехал в 1994-м?
Да. А до этого еще два года жил в Италии. Там я писал диссертацию и параллельно работал промоутером на больших вечеринках. Самая крутая была — рейв-поезд. Представляешь? Настоящий поезд, который всю неделю идет через Италию, и никто не спит. Я тогда не понимал: как это вообще возможно? Но все-таки выдержал и сам не уснул. Это уже были суперпрофессиональные вечеринки.
То есть как профи ты зарекомендовал себя в Италии.
Конечно. И только потом я оказался в Москве. У меня уже были деньги, и меня знали как промоутера.
Почему ты решил приехать в Москву?
Меня позвал мой друг, который на тот момент работал в гостинице «Славянская». Поэтому я, можно сказать, просто приехал в гости. Думал закончить здесь свою диссертацию и поехать дальше. Но получилось так, что я остался. Знаешь, что больше всего мне здесь понравилось?
Наверное, зарождение клубной индустрии?
Нет. Когда я сюда приехал, никто не спрашивал, откуда я! Понимаешь, даже в Италии, когда кто-то узнавал, что я из Югославии, на меня могли косо посмотреть. А здесь я почувствовал себя своим, и мне это очень понравилось.
Ты знаешь, с кем бы я ни общался о девяностых, все говорят, что город жил по-особенному.
Город не то что жил — его трясло! Все трясло. Рядом с домом, в котором я поселился, работал магазин валютной одежды под названием «Кавалер». Там продавались майки и рубашки Dolce & Gabbana по 400 долларов за штуку. Мы находили бабки и всё это покупали, не задумываясь о том, что будет завтра. Вот такое было время.
Я помню, сидел как-то со Светой Бондарчук и спросил ее: а тут точно был коммунизм? (Смеется.)
А какие были ночные точки притяжения?
Я любил клуб «Пентхаус», но он просуществовал недолго. Потом появился «Титаник», в котором начали проходить большие коммерческие мероприятия с масштабными декорациями и музыкантами. Еще открылось очень модное место, которое называлось «Джусто». Вообще, если говорить о том времени, то мне сильно повезло попасть в поколение хороших людей с невероятным чувством вкуса.
Кто были эти люди?
Михалковы, Бондарчуки, Табаков, Янковский, Пресняков, Свиридова. Огромная шайка! И все двигались: кто-то делал первые шаги в кино, кто-то — в музыке, кто-то — в личных проектах. Никто не стоял на месте, все что-то делали. И я искренне радовался их успехам.
И в 1997 году на карте Москвы появляется «Джаз-кафе». По сути, твой успех.
Помнишь, в начале нашего разговора я сказал, что люблю соединять людей? Вот здесь у меня появилась уверенность, что я смогу это сделать! Мои земляки прямо в здании Гнесинки открыли «Джаз-кафе», и я решил к ним присоединиться, чтобы в одном месте соединить всех людей.
В чем была главная фишка «Джаз-кафе»? Почему оно стало популярным?
Я придал андеграунду другой цвет. Еще я всегда знал, что не декор делает место, а человек. Понимаешь, чтобы артисту аплодировали, должны быть зрители. Нам удалось добиться правильного баланса, где и артистов было достаточно, и зрителей. Я сам всех приглашал и сам распоряжался — кто где стоит, сидит или выступает. Ну и еще мы обнулили все билеты.
Это как?
Тогда билет в модный клуб стоил примерно 350 долларов, а мы запустили клубные карты. Двух расцветок. Одни мы кому-то дарили — это были серебряные карты. Другие — продавали, они уже были золотыми. И дошло до того, что люди говорили: «Мы заплатим втрое больше, только дайте мне серебряную! Как будто вы мне ее подарили!»
Люди готовы были заплатить больше, чтобы всем показать, что они — свои. Тонко! А правда, что «Джаз-кафе» было первым местом, в котором можно было тусить на улице?
Да, в это тоже трудно поверить. Сейчас каждое заведение имеет свою террасу, а тогда даже слова такого не было. У нас в «Джаз-кафе» был внутренний двор, и мы умудрились не только сделать там эту самую террасу, но еще и привести туда первых спонсоров. В том маленьком дворике вовсю бились хрустальные бокалы и веселились люди. И там же мы пережили дефолт и самый страшный ураган 1998 года, который снес пол-Москвы. И знаешь что?
Через 15 минут после того, как ветер стих, у «Джаз-кафе» стояла тысяча человек. Все пришли к нам. Вообще, было ощущение, что это никогда не закончится.
Но в 1999 году заведение закрылось, прямо на сломе эпох. Наступает совсем другое десятилетие, которое будут называть «золотым временем». И это время собирает трио главных промоутеров Москвы: ты, Алексей Горобий и Михаил Козлов. Как вы вообще объединились?
Леша с Мишей делали клуб «Шамбала». И главным, скажем так, шоу-кейсом у них была Индия. Они нашли подходящее помещение, сделали ремонт, но не знали, кого пригласить. Если ты спускаешься в подвал, люди должны знать, почему они должны за тобой следовать. Чем там лучше, чем наверху?
То есть тебя позвали в «Шамбалу», чтобы насытить это место живой силой?
По сути, да. Они пригласили меня в уже готовое место. Но к тому моменту я уже знал, сколько стоит нормальная жизнь, и сказал, во сколько им обойдется мое участие. Сначала они решили, что я хочу слишком многого. Дело решил случай. Все это происходило накануне Нового года, и я сказал: «Давайте сделаем по-другому. Я бесплатно помогу вам провести Новый год, и мы посмотрим друг на друга в работе».
И что ты сделал на новогодней вечеринке?
Я попросил разменять тысячу долларов по рублю и в течение часа бросал сверху на людей деньги. Ажиотаж был страшный!
Как зарождались нулевые — на тебя сыпятся деньги! Красиво.
Потом я два дня отдыхал дома. И когда включился, Леша с Мишей уже привезли мне конверты, в которых было столько денег, сколько я хотел. У меня тогда же появились часы IWC Schaffhausen, и пошла жара.
Я правильно понимаю, ты отвечал за то, чтобы собрать людей, и был главным по концептуальным вечеринкам?
Горобий был главным, но у нас всех были идеи. Впрочем, идею еще надо монетизировать. А они не всегда умели. Я им говорю: «Ребята, вы сделали эту красоту — но для кого? Кто будет здесь сидеть? Зачем моя подруга будет сюда приходить?» И начались изменения. Понимаешь, если ты потратишь все деньги на что-то одно, у тебя не останется средств на маленькие конфетти. А иногда надо добавить чуть-чуть золотой пыли — и это принесет тебе в сто раз больше денег. Мы начали создавать атмосферу.
С «Шамбалы» началось ваше триумфальное шествие по ночной Москве нулевых. Вы делали лучшие вечеринки, у вас были лучшие девушки go-go и, конечно, лучшие клубы. Но знаешь, какой вопрос меня давно мучает? У вас были проекты «Лето», «Осень», «Зима», но не было «Весны». Почему?
Смотри, есть мелодия, а есть синкопа. Синкопа — это смещение акцента. Один такт резко обрывается.
То есть вы намеренно не сделали «Весну»?
Конечно. Самая крутая девушка — какая? С которой ты никогда не спал! (Смеется.) Вот это и есть «Весна». Человеку всегда должно чего-то не хватать!
Ну хитрый ход, если честно.
Главное, что люди этого не ожидали. Они думали, что будет «Весна», а ее не случилось.
Но, конечно, вы этот недостающий элемент потом компенсировали с лихвой. Вы создали клуб, о котором до сих пор ходят легенды.
«Дягилев»!
Ты верил в этот проект?
Безумно! Я очень сильно верил в место, где он потом появился. До нас там были разные провальные проекты, и мне об этом говорили. Но я отвечал: «А мне пох***, что там провалилось и пропало. Мы-то не пропадем!» И вот так началась стройка века.
Сколько месяцев вы строили «Дягилев»?
Все проекты мы создавали максимум за 40 дней! Но у «Дягилева», кстати, было два открытия. Первое пришлось на новый 2006 год, и мы потратили на декорации около ста тысяч долларов. Все получилось красиво, но очень неудобно: мы усыпали помещение хвоей, и многие просто не выдерживали этот запах, у людей начинала болеть голова. В общем, народу не понравилось. А потом мы еще раз открыли клуб 7 марта — и с того момента он начал работать.
Тоже хитро сделали. Открыли клуб перед главным женским праздником.
Мы всегда планировали открытия так, чтобы за ними стояла история.
Ты можешь сейчас, из 2025 года, ответить: а как вообще можно было попасть в «Дягилев»?
В клубе работал миллион менеджеров по продажам. Была создана целая номенклатура. Ты мог купить столик, а мог заплатить за ложу.
Те самые знаменитые ложи!
Их было восемь для продаж, и были еще две большие: одна для Рустама Тарико, а вторая — для одного нашего друга. На самом верхнем уровне еще продавались ложи — они добавляли людям важности.
Ну это ты говоришь про богатых людей, которые могли себе позволить заплатить десятки тысяч долларов за ложи. А если ты обычный парень, который хочет попасть в клуб?
Если ты знал, насколько красивые девушки посещали «Дягилев», ты должен был понимать, как стоит выглядеть, чтобы им соответствовать. И тем самым найти путь внутрь клуба.
Поверь, если кому-то надо было попасть в «Дягилев», он всегда находил возможность. Всегда!
Про ваши вечеринки в «Дягилеве» в 2007 году писали The New York Times. А Грейс Джонс потом сказала: «Я была в Studio 54 и у вас. У вас — круче!» Тебе что дороже: статья в одной из самых известных газет мира или признание Грейс Джонс?
Грейс Джонс! Где New York Times и где Грейс Джонс? Она самая крутая!
В каком году ты стал понимать, что гламур уходит и времена меняются?
Настоящий гламур никогда и никуда не уходил. Потому что настоящий гламур — это гедонизм, который человеку нельзя привить. Все любят девушку с изящной щиколоткой, на высоком каблуке, которая не болтает и остается недоступной. И вот весь гламур — он не в словах и не в блестках, а в молчании.
C таким огромным опытом работы в индустрии ты, кажется, способен из любого заведения сделать модный клуб. Можешь рассказать о формуле правильной тусовки? Вот, представим, есть место. Как сделать так, чтобы в него приходили люди?
Про Софи Лорен когда-то сказали: «Глаза косые, нос большой, рот огромный, а всё вместе — красавица Софи Лорен». Какая формула? Ее нет!
Ну как это нет…
Поверь, нет никакой формулы. Есть только то, без чего точно нельзя, — это искренность. Если ее нет, то вообще ничего не получится. Формула внутри тебя.
Что ты делаешь, когда ночь заканчивается?
Смотри, ночь — это мой рабочий день, как у кого-то в офисе. Поэтому, когда ночь заканчивается, я обязательно возвращаюсь домой. Я не проживаю эту ночь где-то еще. Ты не поверишь, но я никогда в жизни не оставался у кого-то на ночь. Ночь для меня — сакральное время.
Ты написал ту диссертацию, которую планировал закончить в Москве в 1994 году?
Нет (смеется). Я дважды брал академотпуск. Но всё впереди!
Арт-директор: Виктория Морозовская
Визажист: Яна Коптякова
Продюсер: Дарья Безусая
