«Нюх, как у собаки, а глаз, как у орла»: магия древнего охотника

В первобытном обществе сама по себе охота обставлялась как обряд, помогающий поддержать круговорот жизненной силы. При этом существовала любопытная двойственность: животное священно, а значит, убийца виновен в кровопролитии; однако оно священно именно потому, что его убивают.

Результатом охоты оказывались не только физические блага в виде мяса и шкур, но и некое духовное переживание. Знаменитый британский религиовед Джеймс Фрэзер описывал такую систему как симпатическую и контагиозную магию. Суть верования проста: все, вступившее в контакт, образует метафизический союз — невидимый, но рабочий. 

Казалось бы, такие дикие обычаи могли практиковаться только в первобытные времена, и, если сохранились, то где-то в Амазонии или Новой Гвинее. Однако мы можем встретить их везде, где в людях живы воспоминания об охоте. Иногда эти верования выглядят как теофагия, «поедание бога» — когда божество воплощается в теле земной твари, и благословение можно получить, съев ее. Такие практики были особенно популярны в античном мире. Например, поклонники Диониса считали, что он может воплотиться в церемониальном козле или быке, и тот оказывался на столе.

Самыми нежеланными свойствами, которыми можно «заразиться» от дичи, считаются слабость или медлительность. Поэтому у охотников обычно не в почете неповоротливые животные. Североамериканские чероки старались не есть домашний скот и птицу, эквадорские сапаро избегали диких свиней и тапира, а западноафриканское племя фанти брезгует черепахами

Причем у многих народностей такие ограничения рациона распространяются только на мужчин в расцвете сил, женщинам, детям и старикам — можно. И наоборот, прыткая лань, проворные обезьяны, стремительные страусы эму и кенгуру — желанная добыча.

Так, например, у мужчин из племен острова Борнео оленина под запретом, но если мясо готовить не в жилище, то пугливый дух мигом скроется в джунглях и не войдет в тело человека.

Однако у большинства народов дикий олень — символ смекалки и прыти. Те же чероки отчаянно преследуют его. А коренные жители Канады и Аляски вовсе считают, что он сам предлагает себя, из любви к охотнику. Так, по мнению аборигенов, природа благодарит за бережное отношение к диким животным, давая ровно столько, сколько необходимо для пропитания. Но если человек нарушает это равновесие, карибу покарает все племя, наслав на мужчин нерасторопность в охоте.

Североамериканские индейцы, народности Сибири и юго-восточной Азии в качестве обряда инициации или перед битвами употребляли мясо волка. Герой скандинавского предания Ингиальд, сын короля Аунунда, в юности отличался робостью, но, съев волчье сердце, стал отменным храбрецом. Не такая уж редкость и поедание собачатины, особенно у гуронов.

За мощь и силу, конечно, уважали медведей. Японские айны готовили блюда из медвежатины в дни религиозных праздников, а в китайской народной медицине традиция употребления медвежьей желчи жива и по сей день. Еще один скандинавский герой, Хиальто, приобрел великое мужество, съев сердце медведя и напившись его крови.

В Сибири же косолапого обожествляли и старались не убивать. Считалось, что дух способен мстить. Если же встреча с ним заканчивалась смертью животного, это пытались представить как несчастный случай. Охотники смиренно склоняли головы перед убитым и произносили: «Дедушка, кто это с тобой сделал?»

С костями обращались, словно с останками почитаемых родственников. И все это, чтобы не навлечь на себя и сородичей месть медвежьего духа, который мог лишить мужчин охотничьих навыков и привести к голодной смерти.

Еще один «маскот» храбрости, тигр, популярен у народов Юго-Восточной Азии. В Ассаме считают, что его мясо придает мужчинам силу и мужество, а вот женщинам оно противопоказано: становятся слишком решительными. Корея, Китай, Индонезия и прочие соседи разделяют это мнение: мясо, кровь и кости больших кошек неизменно пользуются популярностью как в кулинарии, так и в традиционной медицине. Взять тот же китайский суп из тигриных тестикул — это порой нелегальное блюдо и по сей день привлекает толпы желающих.

Не остались в стороне и птицы, их выдающиеся свойства интересовали охотников не меньше. Так, например, айны убеждены, что сердце ворона — средоточие мудрости, а сама птица отличается красноречием. Съев его, человек превращается в великого оратора, способного переспорить любого. Желавшие лучше видеть по ночам жители севера Индии ловили сов и ели их глаза.

А вот свинью включать в свой рацион было не принято: глаза от такого блюда непременно станут маленькими, поросячьими. Птичьими язычками пичкали турецких детей, если те долго не могли заговорить. А индейцы Северной Америки метафорически сравнивали крепкий алкоголь с настоем сердец и языков, потому что, как утверждали многие из них: «Выпив, я ничего не боюсь и прекрасно говорю».

Их изощренная первобытная философия гласит: пища, находящаяся в теле охотника, воздействует на преследуемую дичь. Так что, стоит ему поесть мяса быстроногих животных, как добыча также станет быстроногой и убежит. Зато если охотник съел блюдо из медлительного создания, это качество передастся будущей жертве, и человеку легче настичь ее.