Московский Оппенгеймер: первый в мире Курчатов

Есть в Москве уютный уголок, который занимает Национальный исследовательский центр «Курчатовский институт». Раньше он назывался Институт атомной энергии имени И. В. Курчатова. Чтобы понять важность этого учреждения для столицы и всей страны, достаточно взглянуть на то, как указывает его местоположение один из сайтов:

В действительности от института до «Кутузовской» 11 километров, а до усадьбы Кусково 35. Что касается указанных координат, то по ним находится фонтан перед высоткой на Кудринской площади. Такая секретность вполне оправдана. Например, в США учреждение, занимавшееся тем же, чем и московский НИЦ, называлось Металлургической лабораторией Чикагского университета. У нас же это поначалу было Лабораторией № 2, а чуть позже — Лабораторией измерительных приборов.

Тучи вокруг темы атомных исследований стали сгущаться в 1939 году. Немецкий журнал Die Naturwissenschaften разместил статью Отто Гана и Фрица Штрассмана, в которой авторы сообщали, что открыли деление ядра урана, и теперь можно создать ядерное оружие. Иммигрировавшие в США венгерские ученые Вигнер, Сцилард и Теллер обеспокоились этим и пришли к Эйнштейну с письмом, которое следовало передать от его имени в Белый дом. Так президент Рузвельт учредил Урановый комитет. Его цель: создать оружие небывалой мощности.

В СССР примерно в это же время Георгий Флёров и Константин Петржак открыли самопроизвольный распад ядер урана. Они работали под руководством Игоря Курчатова, доказавшего возможность цепной ядерной реакции. Но тут началась война. Флёров ушел на фронт добровольцем. Оказываясь вдали от передовой, он делал все возможное, чтобы ознакомиться с зарубежными научными журналами, и вдруг заметил, что из американских изданий полностью исчезла информация по интересующей его теме — урановой. Ученый сразу понял, почему: началась работа над ядерным оружием. Он обратился с письмом к самому Сталину. Делу дали ход, и в 1942 году была создана группа ученых для атомного проекта. В нее также вошли отозванные с фронта Флёров и Петржак, а возглавил коллектив Курчатов. Но американцы в этом году уже запустили первый в мире ядерный реактор.

К началу войны советские ученые продвинулись в области ядерной физики так же, как и американцы, если не дальше. Их сдерживали не знания, а уран. Если для США были открыты практически все месторождения мира, то в Союзе даже не занимались поисками этой руды. А когда возникла необходимость, ее возили с Памира чуть ли не на осликах.

Если говорить о знаниях, то зарубежные ученые-ядерщики в большинстве своем считали, что их опыт и достижения должны стать всемирным достоянием. Они были уверены, что планету спасет только паритет в атомной сфере. Советские коллеги не были для них врагами, более того, они воспринимали намерение своих правительств обзавестись сверхмощной бомбой за спиной номинальных союзников, в одиночку громящих Гитлера, как предательство. И напротив, не считали за предательство то, что передают сверхсекретные сведения советской разведке. Они, как тот же бывший германский физик Клаус Фукс, который пришел в российское посольство в Лондоне уже в 1941 году, делали это исключительно из идеологических соображений, да еще безвозмездно.

Тем не менее американцы опережали нас на 3–4 года. О том, что у США есть атомная бомба, Сталину сообщил 24 июля 1945-го на Потсдамской конференции сам президент Трумэн. Вождь народов только усмехнулся. Оба англосакса (Трумэн и Черчилль) подумали, что горец ничего не понял, и решили через две недели выразиться буквально: не стало Хиросимы и Нагасаки. Сталин велел Курчатову максимально ускорить работу. Во исполнение приказа ядерный реактор в СССР запустили в 1946-м, атомную бомбу РДС-1 взорвали в 1949-м.

Вручая академику Курчатову звезду Героя Соцтруда, Сталин подарил ученому свой парадный портрет в полный рост и сказал: