Задолго до появления в мегаполисах баков для раздельного сбора мусора и цивилизованных помоек по улицам ходили люди, добровольно собиравшие всякий хлам. Они помогали городу становиться хоть немного чище, производствам — хоть немного экологичнее, а неимущим — просто выжить.
Старьевщик — профессия, большинству известная из русской классической литературы, чаще из описаний быта небогатых, отчаявшихся людей. Старьевщики бродили по дворам, извещая жильцов о своем приходе, и за бесценок скупали старые вещи: ношеную одежду и прохудившиеся ботинки, мятые кастрюли, сковородки и даже совершенный хлам, почти мусор, от скомканных клочков бумаги до тряпок и костей.
Library of Congress
В очерке Глеба Успенского из цикла «Столичная беднота» старьевщик плакуче тянет «ссстаррова тряпья… старых сссаппагов нет ли продавать?», и слышит его песню «только та непроходимая голь-нищета, у которой вся надежда на существование — это старые голенища, да и то тогда только, когда за них сподобит господь заполучить копеек двадцать».
Похожий образ создает бытописатель Иван Кокорев в книге «Очерки Москвы сороковых годов»: старьевщик идет в захолустья и переулки, где обитают люди, знакомые с нуждою и горем, его поставщики — «мальчишка в затрапезном халате, босоногая девочка, старуха в полулохмотьях».
Частыми клиентами старьевщиков были вполне благополучные дети: ради карманных денег они собирали и сортировали мусор и с нетерпением ждали приезда скупщика. С ними старьевщики порой расплачивались не деньгами, а сладостями или игрушками, мячиками на тонкой резинке и свистящими надувными шариками под названием «уйди-уйди».
Случались и конфузы, когда дети, не имея мусора, отдавали нужные вещи втайне от взрослых.
Герои рассказа Михаила Зощенко «Галоши и мороженое» Лёля и Минька продали калоши гостей, чтобы купить сладкое лакомство, а вставший на кривую дорожку пионер Сережа Щербачов из «Судьбы барабанщика» Аркадия Гайдара за бесценок отдал старьевщику дорогую горжетку мачехи.
Труд старьевщика не был легким, но гарантировал крышу над головой и кусок хлеба, а те, кто проворнее и сообразительнее, могли позже сделать карьеру: открыть лавочку и нанять работников.
Таких счастливцев называли маклаками. На ступень ниже находились тряпичники, те самые, что ходили по дворам и скупали вещи за бесценок. Более успешные могли иметь тележку или даже телегу с лошадью, те, что попроще, складывали вещи в мешок. Еще ниже стояли крючочники, они с помощью палки с крючком искали добычу на свалках или даже в навозных кучах. И те, и другие могли работать на маклака или самостоятельно сбывать товар.
Особняк петербургского старьевщика Маркуса Вульфовича Зива
Екатерина Борисова
Musée Carnavalet
Старые, но годные вещи по возможности приводили в порядок и продавали, хлам — сдавали на переработку фабрикантам. Кости шли на производство клея, угля и удобрений, тряпки охотно скупали владельцы писчебумажных фабрик. Иногда в руки старьевщиков попадали настоящие сокровища: антикварная посуда и книги, а в карманах старых вещей можно было найти даже деньги.
Пример успешнейшей «мусорной карьеры» — петербургский старьевщик Маркус Вульфович Зив (1852–1910). Из человека, ходившего по дворам с мешком, он превратился в главу торговой фирмы «Зив М. В.», купца первой гильдии, почетного гражданина и владельца роскошного особняка в стиле северного модерна на Рижском проспекте Санкт-Петербурга.
Перепродавали мусор и тряпки не только в России: старьевщиков можно встретить в романах Дюма и Золя, а в «Приключениях Чиполлино» один из положительных героев — тряпичник Фасоль, правда, на тачке он возит не старье, а по распоряжению власть имущих — толстое брюхо барона Апельсина.
Сыном старьевщика, еврея-иммигранта из России, был актер Кирк Дуглас.
«Гершел купил небольшую повозку, запряг в нее старую лошадь и стал старьевщиком, покупал за центы старые тряпки, ржавые куски металла, словом, всякий мусор, который выбрасывали за ненадобностью», — пишет Елена Мищенко в книге «Сын старьевщика на голливудском Олимпе».
В СССР профессия старьевщика перестала быть актуальной в середине прошлого века. Главным конкурентом «королей мусора» стало государство: комиссионные магазины, пункты сдачи пустых бутылок, металлолома и макулатуры постепенно свели смысл их работы на нет.
В наше время остались люди, которые называют себя старьевщиками: найти их можно в интернете по запросу «вывоз и утилизация хлама», «вывоз ненужных вещей» и даже «услуги старьевщика». Как правило, их заказывают, когда нужно очистить старую жилплощадь, полученную в наследство или купленную вместе со старьем.
Кто-то бесплатно вывозит громоздкие вещи, а затем разбирает их, сдает на утилизацию или продает, кто-то прицельно покупает оптом старую посуду, одежду и книги в надежде потом выгодно продать любителям старины или реквизиторам на киностудиях.
Public Domain
По-прежнему существуют и толкучки, они же блошиные рынки. Согласно самой популярной версии, название пошло от того, что товары на них буквально кишели блохами. Есть и другой вариант: не слишком чистые и ухоженные, они находились далеко от центра, за что их назвали flee markets, то есть «убегающие рынки», а позже переделали в созвучные flea markets, то есть «блошиные».
Есть много реальных или приукрашенных историй о том, как в руки к старьевщикам по чистой случайности попали настоящие шедевры. Например, Луиджи Ло Россо в 1962 году нашел в подвале странную картину, продавать не стал, а повесил в гостиной.
Позже его сын выяснил, что «неизвестное полотно» не что иное, как подлинник Пикассо.
А в рассказе «„N.-J.“ Интимный дар императора» Александр Куприн излагает историю колье из хрусталя, которую слышал от русской эмигрантки. Купленное в лавке старых и случайных вещей украшение оказалось подарком императора Наполеона Жозефине.
Сайт села Воскресенское
Старые вещи имеют особый магический ореол, поэтому старьевщики иногда фигурируют в фильмах, книгах и фанфиках не как собиратели банального хлама, а как люди, связанные с потусторонними силами и обладатели волшебных артефактов. Например, в романе Олега Роя «Старьевщица» странная женщина покупает у героя не старую одежду или посуду, а счастливые воспоминания.
Что и почем можно было купить у советского старьевщика
Тем, кто в самом конце 1950-х — самом начале 1970-х годов прошлого века проводил свое детство в подмосковных поселках с многоквартирными домами (а, может быть, и в других столь благословенных местах), старьевщик дарил радость. Он ездил в телеге, запряженной одной кобылой. Телега была на резиновом ходу.
Появлялся он почему-то только летом, но одет всегда был по-зимнему.
Разве что не в шапке-ушанке, а в каком-то треухе. По каким дням он приезжал — никто не знал и не знает. Взрослым было не до него, а наслаждающаяся каникулами детвора за численником не следила.
Праздник начинался с далекого завывающего крика: «А-р-ё-э-р-ё!» Мужик сидел полубоком, свесив с телеги ноги либо в валенках, либо в цыганских сапогах гармошкой. За спиной у него стоял огромный фанерный ящик неопределенного цвета — предмет вожделения каждого мальчишки. Самая популярная и возбуждающая дворовая легенда тех лет — о том, как нашли (умыкнули) ящик старьевщика.
Steve Lewis / Getty Images
Sepia Times / Getty Images
Что же в нем было такого? Но сначала надо сказать, что к концу 1960-х (во всяком случае, в Подмосковье) ребятня уже не выменивала содержимое «ларца» на старье, потому что набрать барахла на что-нибудь стоящее было нереально, а покупала за деньги. Ценообразование было загадочным. Товары стоили 3, 15, 45, 90 копеек и рубль пятьдесят (после деноминации 1961 года).
15 копеек — то, что из опилок и бумаги. Например, мячик на резинке, нос из папье-маше с усами из хвоста кобылы. 45 — то, что из глины (обезьянка с пружинками вместо лап, свистульки).
Самое роскошное стоило 90 коп. и «рупьпе́тьдесят». Это были свинцовые револьверы-пугачи.
Они, как и кружки кваса, были большим и маленьким (детские и взрослые).
Это довольно правдоподобные реплики с пустотелыми рукоятками (при падении они раскалывались). Под стволом, где у настоящего нагана поршень, был функциональный ствол с бойком на пружине. Боек взводился по принципу щеколды: тянешь за вкрученный винт и опускаешь его вниз, чтобы зацепился за специальный паз.
Спускового крючка не было. Этот винт надо было приподнимать пальцем, чтобы он вылез из паза и, толкаемый пружиной, ударил по… По самому дорогому, что только было в ящике старьевщика и что стоило дешевле всего остального, — по «пробке» за три копейки.
Это была такая чашечка из рыхлого цемента, а в ней — много серы. От удара бойка в идеале должен был происходить взрыв. Но чаще «пробка» либо вылетала, либо крошилась, пока ее вставляли в отверстие «потайного» ствола.
Из архива Б. К. Лысова
Такие пугачи могли заинтересовать разве что богатых, но не знающих жизни дачников-москвичей. Пацанам-селянам нужны были «пробки», и только «пробки». Для того чтобы извлечь из них максимум удовольствия, нужно было лишь металлическое кольцо от гардины, которое ездит по круглому карнизу.
Это кольцо слегка разжимаешь, вставляешь между разжатыми концами «пробку», так, чтобы один упирался в дно, а другой в серу, и бросаешь. Осечек не бывает. Улицы тут же наполняются бесчисленными взрывами, завывающий крик «А-р-ё-э-р-ё!» тонет в них, а потом смолкает где-то у выезда из поселка.
Кстати, что означает эта фраза, никто тогда не знал. Некоторые догадались, став взрослыми и прочитав много книг. А некоторые так и остались в неведении. В действительности заунывный крик означал вот что: «Старье берем!» На самом деле это был чистый обман: никто никакого старья уже не брал и не сдавал, а человек на кобыле просто торговал своими кустарными товарами и дарил детям радость.
