Светский союз

Бессмысленные столичные понты, когда-­то красной нитью проходившие через существование каждого мало-мальски значимого светского персонаж­а, как будто померкли и ушли в небытие. «Майбахи» с охраной, коллекция крокодиловых Birkin, желтые бриллианты Graff и прочие милые безделушки нулевых давно считаются плохим тоном, и выпячивать их сегодня можно только в том случае, если редкий Breguet достался тебе от дедушки, сумку ты, как Наташа Максимова, отхватила на винтажном аукционе, а камень был подарен на двадцатилетие свадьбы. Ну или если ты Тимати в конце концов. Иначе кто сейчас будет фотографироваться на фоне яхт и самолетов? Разве что юная Дана Манасир заляжет невинно в джакузи на одной из палуб во время семейного отдых­а, или Яна Рудковская нет-нет да и помашет с трапа частного борта, но на то она и продюсер, что ей надо в Париж по делу срочно, а не просто на Мальдивы фотографироваться с очередным плавучим завтраком.

Такое изменение во внешних проявлениях должно было несомненно породить новое поколение un uomo di società, что в современных реалиях могло даже звучать гордо, но нет — светская жизнь продолжает оставаться такой же бессмысленной машиной по развлечению богатых и знаменитых с целью создания видимости коммерческого потребления товаров и услуг класса люкс, как это и было все 90-е и нулевые. У светских людей по-прежнему огромное количество прав и возможностей и довольно мало обязательств.

Позвольте, воскликнет пытливый обыватель, а разве не для этого светская жизнь в прин­ципе и существует — для той тысячи самых красивых и успешных людей города, что и составляют так называемое общество. Именно они перетекают каждый вечер с открытий выставок на гастрономические ужины, а с премьер — на шумные вечеринки, чтобы в очередной раз выгулять изумруды, попробовать новые коктейли и поесть черной икры. Их места обитания и потребительские привычки формируют паттерны поведения определенной прослойки населения, создавая имиджи брендов и покупательские запросы, — вставит свои пять копеек маркетолог. И только пресловутый обыватель отложит попкорн и попытается понять, с кем и о чем мы сейчас вообще разговариваем.

Легкость бытия московского светского общества, для которого определение «высшее» ассоциируется разве что с песней Валерия Меладзе, подчеркивается двумя его установками: безразличием к институту репутации и равнодушием к благотворительности. Вчерашние эскортницы и содержанки могут сделать любую светскую карьеру, если у них правильный гардероб и щед­рая рука. Неуверенность в происхождении ваших денег может поставить крест на вашем светском продвижении в снобском Нью-Йорке, но не в Москве, где до сих пор появляются персонажи, о которых никто ничего не знает, кроме того, что они молоды, красивы, одеваются у лучших стилистов и щедро дают ужины на Неделях моды. Впрочем, как может быть по-другому в городе, где половина светских дам в принципе не показывают своих мужей и не рассказывают про род их занятий.

Что удивительно, так было не всегда. Международный глянец, в первую очередь снобствую­щий Vogue, довольно быстро взялся ставить свои рамки: кто может войти в светское общество и попасть на соответствующие страницы изданий. Ходили слухи, что Ксения Собчак при Алене Станисла­вовне Долецкой сразу попала в список персон нон грата, а предприимчивые московские девушки поспешили обзавес­тись профессиями и бизнесами как шансом для желанной прописки в издание. Еще более убедительный светский ценз принес, конечно же, журнал Tatler, печатавший каждый год свой список самых желанных гостей любой вечеринки. И хотя злые языки утверждали, что на этот список слишком сильно влиял главный продюсер всех вечеринок Condé Nast Михаил Друян, отдававший преференции тем светским знакомым, кто мог обеспечить ему совместный отдых на Сен-Барте или в Куршевеле или оплатить его услуги для семейных торжеств, тем не менее этот список отсеивал всех Вик Лопы­ревых и прочий «цвет» московского полусвета.

Пару лет назад на HBO вышел сериал продюсера Джулиана Феллоуза под названием «Позолоченный век», как эту эпоху конца девятнадцатого века обозвал Марк Твен, ибо это было время огромных состояний, быстро нажитых на начавших развиваться железных дорогах и прочих крупных производствах. Тогдаш­ние Яны и Виктории, игнори­руемые старой аристократией, гордо отсчитывающей свое происхождение от отцов-пилигримов, что прибыли в Новый Свет за 250 лет до описываемых событий, могли использовать только один путь для достижения своей цели. Для создания правильной репутации в обществе им приходилось отдавать значительную часть состояния на благотворительность.

В начале XXI века книга «Пятая авеню, дом один» той самой Кэндес Бушнелл, которую мы знаем как автора «Секса в большом городе», рассказывает, как с тем же драйвом, как в «Позолоченном веке», новые деньги пы­таются пробиться в высшее общество Нью-Йорка, прокладывая себе дорогу через дамские благотворительные фонды, которые настолько сильны, что влияют и на карьеру мужей — social climbing в мире политической власти и больших денег становится серьезной командной игрой для любой пары.

В России тем временем, несмотря на все усилия Натальи Водяновой, благотворительность так и не стала тем важным движущим элементом светской жизни, каким она яв­ля­ется в любом западном общест­ве. Лишь Светлана Бондар­чук, как одинокий Дон Кихот, продолжает нести это знамя с аукцио­ном Action!. Но и на этих красивых ужинах основная масса трат происходит не от ге­роев светских хроник, а от ни­кому не известных людей из мир­а бизнеса, которые приходят поддержать важное дело. Обычно это всего несколько человек, которые собирают порядка 80 миллионов для десятка благотворительных обществ, которые поддержи­­вает Action!.

И это притом что во всем мире благотворительность рабо­тает на ярмарке тщеславия и том внимании, которое общество оказывает щедрости своих героев — помню, как в 1997 году попала на благотворительный аукцион в пользу Great Ormond Hospital, патроном которого была принцесса Диана. За плюшевого мишку из ее рук билось сразу несколько человек, но в итоге Доди Аль-Файед купил его за рекорд­ные 100 000 фунтов. Вот таких понтов в России се­годня не хватает.