Железный человек

Дмитрий Болдин: Саш, главная тема этого номера — ночь. Ты согласен с тем, что это далеко не время романтики?

Александр Железников: Ну, если не ставить знак равенства между понятиями «порок» и «романтика», наверное, согласен. Ночь, на самом деле, это проявление физиологизма человека. Кто-то спит, а кто-то раскрывает свою рептильную сущность. 

Как профессиональный адвокат можешь рассказать, с чем город сталкивается ночью?

Я как практикующий уголовную юстицию специалист могу сказать: это всегда проявления животного начала. Часто это преступность и различного рода признаки вседозволенности. Человек ночью выходит из семейного тонкого тела и проявляет себя вот таким образом — думая, что темнота все скроет.

Когда город засыпает, кто просыпается?

Категоризировать этих людей сложно. Просыпаются те, чья работа связана как раз с ночью и индустрией развлечения (улыбается), — это с одной стороны. А с другой — для ба­ланса и уравновешивания просыпаются те, кто дежурят по го­роду. Это различного уровня и различных ведомств силовики.

Выходит, ночная Москва — это прямо город грехов.

Как и любой крупный город. 

Ты помнишь самый первый случай, когда ты столкнулся с проблемами ночью?

Конечно. В моем юношестве, помню, был такой клуб «Манхэттен-экспресс», который находился в гостинице «Россия». Мен­я туда впервые привел мой студенческий приятель, и вот там у нас случилось некоторое разногласие с людьми тревож­ной профессии, назовем их так.

Это что за профессия такая?

Бандиты! И вот после разногласия с ними — я помню свое огромное, красное, светящееся, прямо как фонарь, ухо. Это и было мое первое столкновение с ночной жизнью.

Это был разбой?

Нет. При входе в «Манхэттен-экспресс» был тесный коридорчик с рамкой металлоискателя, которая беспрерывно пищала, потому что многие носили оружие. На выходе из этой рамки мы столкнулись плечами с молодым человеком, который забирал свой кирпичеобразный мобильный телефон Motorola. Он сказал, что я напрасно столь неловок. Произошел обмен колкими фразами, и все это закончилось небольшим спаррингом прямо перед входом. И естественно, люди, чья профессия связана с применением физической силы и подавлением морально-волевых устоев, одержали победу над двумя студен­тами. Как итог — у товарища был сломан нос, у меня отбито ухо.

И после этого ты решил стать адвокатом.

Я тогда уже учился на втором курсе юрфака МГУ.

Вот смотри, 1993 год, лихое время. Но многие до сих пор говорят, что деньги делались из воздуха. Кто-то поднимал миллионы в коммерции, кто-то в рекламе. А ты идешь учиться на юриста. Зачем?

Я с родителями довольно долго жил за границей и там впервые увидел сериал под названием «Спрут». В сериале был адвокат Терразини с массой отрицательного обаяния. В частности, я помню сцену, в которой он шел по залу и здоровался за руку с довольно известными артистами и звездами. Я спросил у мамы: «А кто этот человек?» Она ответила: «Адвокат». У меня та сцена отпечаталась очень сильно, и мне захотелось стать адвокатом.

Чтобы ходить в костюме-тройке, носить золотые часы и за руку здороваться с влиятельными людьми.

Именно! (Смеется.) Я, соответственно, придерживался этого плана и, в общем-то, в итоге его воплотил. А что касается коммерции, то я не умел делать ничего такого, что можно было бы применить в рамках предпринимательской деятельности. Ею занимались люди с довольно специфическими навыками, которые могли менять крейсеры на мешки с ячменем. 

Ну а у тебя не было внутреннего голоса, который бы кричал: «Блин, там люди бабки зарабатывают, а я тут сижу, читаю уголовный кодекс»?

Нет, не было. Потому что я прекрасно знал, что, когда город накрывает ночь, определенные знания в области юриспруденции и социальной инженерии могут пригодиться. И есть люди, которые готовы за это платить.

Требуется пояснительная бригада!

Ну смотри, я достаточно рано начал применять знания, полученные на юрфаке. Я знал, что могу, например, по просьбе каких-нибудь хороших людей грамотно составить документ или помочь провести переговоры.

На стрелку сгонять, что ли?

А что за переговоры у тебя были в девяностых? Что ты решал?

Поскольку тогда я был еще крайне молод, то глобальные вопросы, конечно, не решал. Ими занимались другие люди. А вот вопросы мелкопоместные — с кем-то познакомиться, кому-то помочь оформить документы на мелкий и средний гешефт — это я все делал. Как раз для этого я и посещал ночные клубы.

Расскажи, как это работало. Вот ты заходишь в ночной клуб — и что дальше?

Ну смотри, кто-то сидит за столиком и говорит: «Вот, я занимаюсь тем-то, у меня поставки туда-то. Что ты думаешь по этому поводу? Мог бы ты посмотреть документы? Ты же юрист!»

Ну а как они понимали, что ты юрист? Тем более в ночном клубе.

Подсел, выпил, разговорились. «Чем ты занимаешься? — Я юрист, консультирую в такой-то сфере, а ты? — А я занимаюсь поставками спинок для кроватей». Одному человеку нужно заработать 500 долларов, а другому нужно заработать на поставках этих спинок из Китая, вот они и могут друг другу помочь. И потом уже один рекомендует тебя проконсультировать еще кого-то. Так, в принципе, я обзавелся своими первыми клиентами.

Я понял. Это такой своеобразный нетворкинг был.

Да-да-да. Именно!

То есть, можно сказать, что современный нетворкинг зародился ночью в девяностые?

Мне кажется, что он зародился еще раньше. У костра, где первобытные люди жарили мясо мамонта.

Как раз: ночь, костер…

Да, конечно, потому что ночь сближает. Люди жмутся друг к другу вокруг источников тепла, света и звука.

Расскажи, какие места в девяностых ты посещал.

Был такой клуб, назывался «2×2». Там можно было и познакомиться, и потанцевать, и поесть, и выпить. Он находился прямо в Ленкоме. Не скажу, что это прям был дом родной, но мне там очень нравилось.

А элита где тусила?

«Манхэттен-экспресс» — однозначно. И было еще такое место, которое называлось Dolls. Там я встречал много уважаемых людей. Это был прям действительно очень почтенный клуб, где люди проводили время и решали вопросы.

А ты почувствовал слом эпохи, когда ушли авантюрные и лихие девяностые и на их место пришли китчевые нулевые?

Это очень чувствовалось по тому, как осложнялось взаимодействие с государственными органами. Пошел рост престижа государственной службы и рост значения буквы закона. Если в девяностых любой ППСник мог решить массу вопросов, то с ростом борьбы с коррупцией стало сложнее.

То есть смену эпохи ты почувствовал конкретно в парадигме закона?

Конечно. Поменялось отношение к закону со стороны и преступников, и правоохранительных органов. Условно говоря, если раньше хулиган или бандит был как минимум столь же значим, сколь и полицейский, то в нулевых все поменялось. Представитель органов стал гораздо важнее.

Согласен. А с потребительской точки зрения ты почувствовал изменения с приходом нулевых?

Конечно. У всех стало много бабла. Чем больше людей обслуживают интересы тех, у кого много денег, тем, соответст­венно, нагляднее и экономический рост.

Расскажи, какой была ночная жизнь нулевых. Какие были точки притяжения на карте?

Алексей Горобий и его команда (Синиша Лазаревич, Михаил Козлов. — Прим. ЧТИВА) были огромной доминантой на карте Москвы. Они создали совершенно новый подход к ночной жизни, продавая столики в ночных клубах за сумасшедшие деньги. От 10 тысяч долларов. И это было в порядке вещей. У них были проекты «Лето», «Зима», «Осень» и, конечно, «Дягилев». Ну, еще клуб First был хороший в Москве.

Конкурент «Дягилева».

Да, это была альтернатива. 

Ты знаешь, мне один человек сказал, что в нулевых твой номер был чуть ли не у половины ночных жителей Москвы. Это правда?

Вероятно, так. Но я их телефоны не проверял. (Смеется.)

Зачем им нужен был твой номер?

Если люди, допустим, задерживались сотрудниками полиции, иногда звонили мне. Тогда я приезжал, показывал удостоверение и говорил: «Вот у меня ордер на защиту этого человека. Он задержан? — Да, он задержан». Ну и я старался по возможности забрать такого человека домой.

А какие были причины задержания?

Всегда разные. У людей по-прежнему случались конфликты с криминальным элементом. Где-то в ресторане ночном встретились, кто-то к чьей-то девушке пристал, вызвали полицию — а полиция увезла не зачинщиков драки, а кого-то другого. Вот меня и вызывали в отделы, чтобы урегулировать эти вопросы.

Как они урегулировывались?

Вызываешь ответственного от руководства, изучаешь правильность составления документов, ведешь переговоры, что виноваты не те, а эти. Это большая работа. Но не всегда ночной клуб был источником повышенной опасности. В принципе, само передвижение по Москве иногда было опасным.

Ты вообще спал в то время? Или все ночи проводил в отделениях полиции?

Я спал днем с понедельника по среду, а с четверга по воскресенье — по разным ночным вызовам гонял. В то время я не был семейным человеком, и ничто мне не мешало проехаться по точкам притяжения моей клиентуры.

Надевал брендовый костюм Бэтмена и бежал спасать богатых людей.

Мой костюм Бэтмена — это просто дорогой костюм с галстуком. Это, кстати, важно. Потому что ты должен выглядеть как адвокат. Сотрудники оперативных служб, так сказать, встречают по одежке.

Можешь вспомнить самый громкий случай, при котором тебя выдернули ночью из дома?

Конечно! Одного крупного топ-менеджера большого медиахолдинга задержали во время захода в ночной клуб.

Начало уже как у Гая Ричи. Но, собственно, на то и нужно быть топ-менеджером медиахолдинга.

Да-да, слушай дальше, там все непредсказуемо. Задержали его в связи с тем, что он у одного помпезного клуба заплатил за вип-парковку, и какой-то лихой чувак нагло его объехал и поставил свою машину на уже оплаченное вип-место. В результате они стали выяснять отношения на повышенных тонах, и тот второй достал пистолет. А в это время на клуб шла группа ОМОНа с облавой. Ну и пони­маешь, что они видят? «О, смотри, там дерутся, да еще и с пистолетом!»

Да уж. Смешались в кучу кони, люди на одной вип-парковке в центре Москвы. (Смеется.)

Значит, омоновцы как следует накидали им обоим, а пока возили лицами по асфальту, второй сказал: «Это не мой пистолет, это его!» И пока разбирались, чей же пистолет, обоих доставили в ИВС на Петровку. Вот я туда приезжал, и мы очень долго выясняли, кто был зачинщиком конфликта и кому на самом деле принадлежит пистолет. Ночью я ездил к тому ночному клубу, просил записи с камер, чтобы увидеть и доказать, кто виноват.

А этот топ-менеджер не мог просто сказать: не мой пистолет, мне его подкинули!

Он не был готов к такого рода повороту событий и просто позвонил мне. Вместо пистолета у него был я. В общем, в итоге дело заняло практически 15 часов. Я приехал на Петровку в 11 вечера и уехал только в 3 часа дня.

Скажи, а у адвоката всегда должен быть телефон включен?

У меня всегда включен. Не то что я такой незаменимый, но просто адвокат живет в социальной востребованности. Люди считают, что он знает особую дорогу. 

Я иногда захожу ночью в мессенджеры и всегда вижу, что ты в сети.

Я стараюсь всегда быть на связи.

Слушай, раз мы говорим об адвокатах и ночной жизни, то вот о чем я хочу тебя спросить: ты же знаешь, кто такой Рой Кон?

Да, конечно! Знаменитый адвокат, который был наставником Трампа и в свое время защищал знаменитый клуб Studio 54.

Именно. Скажи, почему Рой Кон считается крутым адвокатом?

Потому что он в высшей степени владел социальной инженерией. С одной стороны, он умел надавить, чтобы добиться своего, с другой — хорошо знал, каких целей ему нужно достичь для своего клиента. И вот это сочетание метода и понимания — это и есть та самая пуля, которая попадает точно в цель. Ну а то, что он не выходил из Studio 54, это, конечно, делало его человеком в центре всех событий.

Я много смотрел и читал про дело вокруг того клуба. Есть версия, что, если бы промоутеры молчали и говорил бы только Рой Кон, он бы всех отмазал. Ты согласен с мыслью, что говорить должен только адвокат?

Если есть конфликтная ситуация, в которой нужно выстраивать определенную линию защиты, то нужно готовить людей к общению с прессой. Либо им просто нужно сказать: у нас есть адвокат, он будет общаться с прессой.

Есть же даже фраза: «Все сказанное может быть использовано против вас». Следовательно, лучше помалкивать, когда рядом с тобой стоит профессионал.

Это называется «правило Миранды». Но по факту ты абсолютно прав. Если рядом есть адвокат, то почему бы не делегировать ему возможность высказываться.

А почему не все это понимают?

Ну, наверное, есть люди, которые считают, что они не глупее адвоката и сами знают, что им нужно сказать. 

Скажи, когда ты закончил со своей ночной профессиональной деятельностью?

В 2008 году.

Потому что случился кризис, и у людей стало меньше денег?

Нет, у меня появились крупные клиенты, институциональные, скажем так. Задачи, которые они ставили, были уже далеки от ночной жизни. Хотя познакомился я с этими людьми в ночных клубах! (Смеется.) Но работать мне нужно было уже днем.

Ночь быстро тебя отпустила?

Резко ничего не бывает. Все равно я иногда заходил куда-то с друзьями отдохнуть, где-то любил потанцевать, послушать интересных привозных артистов.

Это уже тусовка. А ночное правосудие, о котором мы говорили раньше?

А ночное правосудие меня не то что отпустило, просто я перестал этим заниматься, и всё.

Ночь нужна?

А тебе сейчас она для чего?

Чтобы спать, а потом проснуться от того, что сын разбудил.

Лирично. Скажи, а ты поддерживаешь отношения с людьми, которых ты по ночам в нулевых защищал?