В российский прокат выходит фантасмагорический фильм «Сущность» про измученного горем отца-одиночку, которого преследует воплощение скорби в образе зловещего Ворона. В основе сценария лежит книга, ставшая сенсацией в литературном мире Великобритании. Об особенностях переноса на большой экран этой пугающей красивой истории продюсер и исполнитель главной роли Бенедикт Камбербэтч поговорил с автором романа Максом Портером.
В 2015 году британец Макс Портер выпустил ставший бестселлером дебютный роман «Скорбь — это штука с перьями». На стиль, тему и сюжет его вдохновили работы Теда Хьюза (виднейшего поэта, переводчика и писателя Великобритании второй половины ХХ века, супруга Сильвии Плат), наследие Эмили Дикинсон (заглавие книги отсылает к строкам из ее поэмы) и личная травма: когда Портеру было шесть, его отец внезапно скончался, что произвело на мальчика тяжелейшее впечатление.
По сюжету безымянный отец-одиночка, «вдовствующий англичанин», неожиданно потерявший жену, сталкивается с воплощением своего горя в виде Ворона, постоянно преследующего его и запускающего свои когти в истерзанную страданиями душу. Концептуально роман интересен тем, что в нем представлены три разных и чередующихся взгляда на скорбь в семье: точка зрения мужа, его малолетних детей и Горя в образе Ворона, досаждающего главным героям.
Несколько лет спустя книга была адаптирована для театра (главную роль в пьесе сыграл Киллиан Мёрфи), а позже Бенедикт Камбербэтч заинтересовался ее экранизацией. Так проект попал в руки режиссера Дилана Саузерна, известного музыкальными документалками: он снимал фильмы о Blur и LCD Soundsystem, ставшие нишевыми хитами.
Бенедикт Камбербэтч: Помнишь, как ты впервые появился на съемках фильма?
Макс Портер: Как такое можно забыть вообще? Это была какая-то волшебная поездка по магическому ландшафту. Как это выглядело для меня: вот я писатель, и все, что у меня есть, — моя книга. А потом вокруг этой книги собирается все больше и больше людей, и однажды ты отказываешься на съемочной площадке фильма, который собираются снимать по твоей книге.
Я помню, что когда я пришел туда, то увидел… Короче, я не знаю, как это описать, но какого-то парня, у которого было, наверное, штук 100 малярных кистей, и он просто ходил вокруг и помечал ими буквально все вокруг. И я подумал: «Этот чувак отмечает вещи из моего воображаемого мира!» Это было смешно и странно, но было правдой!
БК: Кстати, о красках. Я же в фильме художник, и мне нужно было научиться правдоподобно изображать создание рисунков, таких, знаешь, мрачных, спонтанных, небрежных, но тревожных.
Специалистка по живописи научила меня: накладываем копировальную бумагу поверх белой и рисуем вслепую — так, чтобы ты не знал, что именно ты рисуешь под этим слоем. Смысл в том, что ты даешь себе творческую свободу, а всякие помарки по ходу процесса — не то, что нужно обязательно исправить, они не требуют коррекции, как на обычных уроках по рисованию. Эти неточности — то, что должно существовать как штрихи, делающие рисунок в некотором роде совершенным благодаря несовершенству.
МП: Именно!
БК: Эта спонтанность была для нас очень важна при выборе художника. И Никола Хикс, которая создала эскизную скульптуру, изображающую костюм Ворона… она понимала, что он должен оставаться тактильным и «аналоговым». Он не должен ощущаться как цифровая копия, он должен быть чем-то материальным, что можно представить в материальном пространстве.
МП: Да, конечно. Потому что вот перед вами книга, которая похожа на пьесу, а потом у вас есть пьеса, похожая на поэзию, а потом появляется фильм, который похож на графический роман, — и все эти разные воплощения одной идеи немного похожи на кошмар ребенка, в котором чудовище выглядит как человек в жутком костюме Ворона. Визуальный ряд должен точнее соответствовать внутреннему настроению идеи, а не буквальному описанию из текста. И за счет этого все время есть разница между тем, что ты вроде бы видишь, и тем, что существует на самом деле.
БК: Когда я впервые прочитал роман… Я помню, меня будто током поразило в моменте, когда я понял, что читаю книгу, где Скорбь — это субъект. Причем эта мысль была подана настолько разрушительно прекрасным литературным образом, что я не мог оторваться. С каждой главой я встречал все больше деталей: драму, юмор, образы из других книг, борьбу с горем и отчаянием одновременно, тонкие нюансы отношений отца с детьми… Короче, книга выбила меня из колеи.
МП: Сейчас забавно слышать, как ты обо всем этом говоришь, ведь история теперь не вполне моя, что самое интересное. Сначала я думал о ней как о своем небольшом пространстве, а теперь получается, что я пригласил туда кучу людей.
Книга переведена по всему миру, ее по-прежнему читают, и карканье Ворона звучит на десятках языков.
Еще за 10 лет до выхода книги я обрел словно какую-то новую связь с друзьями, которые потеряли кого-то в похожих обстоятельствах, и говорили мне, что их чувства ужасно похожи на то, что есть на моих страницах.
А я… Я просто пытался написать о чем-то глубоком, серьезном, но в то же время говорить о мрачных темах с юмором, чтобы залить их светом. И показать, как можно жить с разбитым сердцем из-за того, что случилось в твоем мире, но при этом чувствовать радость и быть благодарным за нее. В общем, это, пожалуй, главный жест, который я пытался сделать, написав эту книгу.
Пернатый вестник беды
Пернатый вестник беды
Ворон как символ страха, горя и печали встречается в широком спектре культурных традиций: от якутской мифологии (дух битвы) до американского романтизма (Эдгар Аллан По и его утонченные страдания).
В «Сущности» чернокрылое чудовище изображено как воплощение скорби, преследующее травмированную семью, но героям необходимо принять Ворона в нее, а не выталкивать за порог.
С помощью этой метафоры Портер показывает, что боль от утраты близкого человека — важный момент избавления от горя, и чтобы освободиться от давления скорби, часть ее необходимо сохранить в себе.
Все фото:
World Pictures
