Плывут как-то две молодые рыбки, навстречу им — старая рыба. Кивает и спрашивает: «Доброе утро, ребята, как вода?» Молодые плывут дальше, и через какое-то время одна поворачивается к другой: «А что это, черт возьми, такое — вода?».
Если вы сейчас думаете, что я собираюсь изобразить мудрую старую рыбу и объяснять молодым, что такое вода, — пожалуйста, не надо. Я не мудрая старая рыба. Ближайший смысл этой истории в том, что самые очевидные, повсюду присутствующие и важные вещи часто труднее всего заметить, и о них труднее всего говорить. Сформулированное по-английски, это звучит как банальность, но факт в том, что в окопах повседневного взрослого существования банальные истины могут иметь буквально жизненно важное значение. Это звучит как гипербола или пустая абстракция. Поэтому давайте к конкретике…
Огромный процент того, в чем я автоматически уверен, на деле оказывается совершенно неверным и иллюзорным.
Вот пример полной ошибочности одной такой «уверенности»: все в моем непосредственном опыте подтверждает мою глубокую веру, что я — абсолютный центр вселенной, самый настоящий, яркий и важный человек на свете. Мы редко обсуждаем эту естественную, базовую эгоцентричность — она слишком социально отталкивающая, — но в глубине у всех у нас она примерно одна и та же. Это настройка по умолчанию, прошитая в нас с рождения. Подумайте: не было у вас ни одного переживания, в котором вы не были бы ровно в центре. Мир, как вы его испытываете, — перед вами, позади вас, слева, справа, на экране телевизора, монитора. Мысли и чувства других людей нужно как-то вам передать, а ваши собственные — мгновенны, реальны… Но не волнуйтесь: я не собираюсь читать проповедь о сострадании, альтруизме или так называемых «добродетелях». Речь не о добродетели.
Речь о том, чтобы сознательно проделывать работу по изменению — или освобождению — от своей естественной, жестко прошитой настройки по умолчанию: быть глубоко и буквально сосредоточенным на себе и все видеть и толковать через эту призму.
Например, обычный день, вы встаете утром, идете на тяжелую работу, вкалываете 9–10 часов, к вечеру устали и на нервах, и все, чего хотите, — домой, нормальный ужин, потом пару часов выдохнуть и лечь пораньше, потому что завтра опять все сначала. Но тут вспоминаете: дома пусто — на этой неделе из-за работы вы так и не дошли до магазина. Значит, после работы — в машину и в супермаркет.
Конец рабочего дня, пробки дикие, добираетесь дольше, чем должно. Наконец приезжаете — а магазин битком: разумеется, это то самое время, когда все прочие работяги тоже пытаются впихнуть закупку между делами. Свет — адская флуоресцентная белизна, в колонках — корпоративная попса, и это последнее место, где сейчас хочется быть. Но быстро заскочить и выскочить не выйдет. Вам приходится плутать по переполненным, ярко освещенным рядам, искать свое, лавировать своей раздолбанной тележкой между такими же уставшими и спешащими людьми, а еще есть ледяно-медленные старички, витающие в облаках граждане и гиперактивные дети, которые перекрывают проход. Вы стискиваете зубы и стараетесь вежливо попросить пропустить. В итоге вы собрали все к ужину, но выясняется, что касс открыто мало, хотя час пик, — очередь змеится дико, что глупо и бесит, но срываться на бедную кассиршу нельзя.
Так или иначе, вы добираетесь до начала очереди, платите, ждете подтверждения чека или карты, слышите стандартное «Хорошего дня» голосом самой смерти, затем катите свою тележку с жуткими хлипкими пакетами по тесной, ухабистой, захламленной парковке и пытаетесь уложить покупки так, чтобы по дороге домой все не вывалилось и не разлетелось по багажнику. Потом снова ползете в пробке, густо нашпигованной внедорожниками, и так далее, и так далее.
Суть в том, что именно в таком мелком, раздражающем быте и начинается «работа выбора».
Потому что пробки, тесные ряды и длинные очереди дают мне время думать, и если я сознательно не решу, как думать и на что обращать внимание, я буду злиться и мучиться каждый раз, когда еду за продуктами. Потому что моя настройка по умолчанию — уверенность, что подобные ситуации всецело про меня: про мой голод, мою усталость и мое желание побыстрее попасть домой. И будет казаться, будто весь мир у меня на пути: кто все эти люди, встающие у меня на дороге? Посмотрите, какие они отвратительные — тупые, с мертвыми глазами, вовсе не люди — здесь, в очереди. Или как бесит и выглядит хамством факт, что кто-то громко говорит по телефону посредине очереди. И насколько это несправедливо: я пахал весь день, умираю с голоду и усталости, и даже отправиться домой — поесть и отдохнуть — не могу из-за этих чертовых людей.
Или — в чуть более «социально сознательной» версии моей настройки — я могу провести это время в пробке, кипя от гнева и отвращения к огромным, тупым, перекрывающим ряд внедорожникам, прожигающим свои эгоистичные сорокагаллонные баки. Могу думать о том, что патриотические и религиозные наклейки почти всегда на самых больших и отвратительно эгоистичных машинах, которыми рулят самые уродливые, бесцеремонные и агрессивные водители — обычно болтающие по телефону, подрезающие, чтобы выиграть двадцать идиотских футов в пробке. Могу думать, как наши правнуки будут нас презирать за то, что мы сожгли их топливо будущего и, возможно, испортили климат; как мы все избалованы, тупы и омерзительны; как все это — сплошной кошмар… и так далее. Если я выбираю думать так — пожалуйста. Многие так и думают.
Беда в том, что это так легко и автоматически, что вовсе не ощущается как выбор. Это — настройка по умолчанию.
Автоматический, бессознательный способ переживать скучные, раздражающие, тесные стороны взрослой жизни, если я действую из бессознательной веры, что я — центр мира и мои сиюминутные потребности и чувства должны определять приоритеты вселенной. Но ведь есть и другие способы взглянуть на такие ситуации. В этой пробке, где все эти машины, стоящие и мешающие… не исключено, что кто-то из людей во внедорожниках пережил страшную аварию, и теперь вождение стало настолько травматичным, что терапевт чуть ли не предписал купить огромный, тяжелый SUV — лишь бы человек снова чувствовал себя в безопасности; или что «Хаммер», который только что меня подрезал, ведет отец, у которого на соседнем сиденье сидит раненый или заболевший ребенок, и он мчится в больницу, и его спешка куда более законна, чем моя, — это я, собственно, у него на пути.
Опять же, не думайте, что я читаю вам мораль или говорю, что вы «должны» мыслить именно так, или что кто-то вправе ожидать, будто вы будете делать это автоматически.
Это трудно, требует усилия воли и ума; и если вы похожи на меня, в какие-то дни у вас не получится — или вы просто не захотите.
Но в большинство дней, если вы достаточно внимательны, чтобы дать себе выбор, вы можете попытаться иначе взглянуть на эту пышно накрашенную, толстую, с мертвым взглядом женщину, которая сейчас накричала на своего ребенка в очереди. Может быть, она обычно не такая; может, она три ночи подряд сидела, держа за руку умирающего от рака костей мужа. Или именно эта женщина — низкооплачиваемая сотрудница отделения по выдаче прав, которая вчера помогла вашему супругу распутать кошмарную бюрократическую проблему маленьким актом доброты. Разумеется, все это маловероятно. Но и не невозможно — зависит от того, какие варианты вы готовы рассматривать.
Если вы автоматически уверены, что знаете, какова реальность и кто/что «по-настоящему важно», — если хотите жить на настройках по умолчанию, — вы, как и я, будете отсекать все, что не вписывается и раздражает. А если вы и вправду научились думать, то есть обращать внимание, — вы будете знать, что варианты есть. Вы в состоянии переживать переполненный, шумный, медленный «потребительский ад» не только как что-то осмысленное, но и как священное: пронизанное тем же огнем, что зажег звезды, — состраданием, любовью, глубинным единством вещей. Не то чтобы вся эта мистика обязательно «истинна». Единственное, что Истинно с большой буквы, — это то, что вы сами выбираете, как пытаться видеть.
Вы сознательно решаете, что имеет смысл, а что — нет. Вы решаете, чему поклоняться.
Потому что верно еще и вот что. В повседневной взрослой жизни не существует такого понятия, как «атеизм». Не существует «не поклоняться». Поклоняются все. Единственный выбор — чему поклоняться. И отличный аргумент в пользу того, чтобы выбрать для поклонения какого-то Бога или нечто духовного порядка — будь то Иисус Христос, Яхве, или Богиня-мать виккан, или Четыре благородные истины, или какой-нибудь непоколебимый свод этических принципов, — в том, что почти все остальное, чему вы будете поклоняться, вас заживо сожрет.
Если вы поклоняетесь деньгам и вещам — если именно в них черпаете подлинный смысл, — вам всегда будет мало. Вам никогда не будет «хватать». Это правда. Если поклоняться собственному телу, красоте, сексуальной привлекательности — всегда будете чувствовать себя уродливым; а когда время и возраст начнут проявляться, вы умрете тысячью смертей до того, как вас наконец закопают. На каком-то уровне мы все это уже знаем, это закодировано в мифах, пословицах, клише, изречениях, притчах. Это скелет каждой великой истории. Хитрость — удерживать эту правду на поверхности повседневного сознания. Поклоняйтесь чьей-то власти или статусу — будете чувствовать себя слабым и испуганным, и вам нужно будет все больше власти над другими, чтобы отгонять страх. Поклоняйтесь интеллекту, желанию казаться умным — вы закончите тем, что будете чувствовать себя глупым, самозванцем, вечно на грани того, что вас раскусят. И так далее.
Заметьте: коварство этих форм поклонения не в том, что они «злы» или «греховны». Они — бессознательны.
Это — настройки по умолчанию. Такой тип поклонения, в который вы понемногу скатываетесь день за днем, все более избирательно воспринимая реальность и меряя ценность — и при этом ни разу до конца не осознавая, что именно вы делаете. И мир не станет вас отговаривать от жизни на этих настройках по умолчанию, потому что мир людей, денег и власти прекрасно работает на топливе страха, презрения, фрустрации, жажды и поклонения себе.
Наша нынешняя культура сумела запрячь эти силы так, что они дали нам колоссальное богатство, комфорт и личную свободу. Свободу быть властителями крошечных царств размером с собственный череп — в одиночестве, в центре всего творения. У такой свободы много достоинств. Но вообще-то видов свободы множество, и о самом драгоценном вы редко услышите в большом внешнем мире побед, достижений и демонстраций.
По-настоящему важная свобода — это внимание, осознанность, дисциплина, усилие и способность по-настоящему заботиться о других людях и жертвовать ради них — снова и снова, в бессчетных мелких, неблестящих поступках, каждый день.
Вот что такое настоящая свобода. Альтернатива — бессознательность, настройка по умолчанию, «крысиные бега» — постоянное, грызущее чувство, что у тебя было нечто бесконечное — и ты это потерял.
Понимаю, все это, вероятно, звучит не весело, не бодряще и не «вдохновляющим на подвиг». Но, насколько я вижу, это — та правда, из которой вычищена большая часть риторической шелухи. Разумеется, думайте об этом как хотите. Только, пожалуйста, не отмахивайтесь, будто это морализаторская проповедь. Здесь нет ни морали, ни религии, ни догмы, ни «больших вопросов» о жизни после смерти. Истина с большой буквы — о жизни до смерти. О том, как дожить до тридцати, а может, до пятидесяти — и не захотеть выстрелить себе в голову. Это о простой осознанности — о внимании к тому, что настолько реально и существенно, настолько скрыто у нас перед глазами, что нам приходится напоминать себе снова и снова: «Это — вода. Это — вода».
