В 2001 году на экраны вышел мультфильм про зеленого огра, живущего на болоте. Он был грубым, толстым и не желал никуда расти. Он хотел одного — чтобы его оставили в покое. Иронично, что именно он перевернул индустрию с ног на голову, поставив точку в эпохе классических сказочных сюжетов. А началось все с того, что одного продюсера тихо выжили из «Диснея».
East News
В начале 1990-х Джеффри Катценберг чувствовал себя почти волшебником, только в костюме и с графиком на 16 часов в сутки. Он запускал проекты, которые возвращали Disney из комы: «Русалочка», «Красавица и чудовище», «Король Лев» — все это выпустили благодаря ему. Он знал, как заставить анимацию продаваться, знал, на какие эмоции давить, и с холодной точностью делал мультфильмы такими, какими их хотел видеть мир. В те годы это работало.
Когда в 1994 году внезапно умер президент студии Фрэнк Уэллс, Катценберг логично ожидал, что теперь настала его очередь. Он вкладывался в компанию не только часами и идеями, но и личной лояльностью, а в ответ получил: «Спасибо, но нет». Майкл Айснер, на тот момент CEO Disney, не только не дал ему желанную должность, но и довольно быстро вытолкнул его за дверь. Без скандала, без заголовков, но с тем самым корпоративным лицом: «Ты был полезен — теперь больше не нужен».
Катценберг ушел, не хлопнув дверью, — он просто снял с петель все здание. Вскоре он объединился со Стивеном Спилбергом и Дэвидом Геффеном, вместе они основали DreamWorks SKG. На ранней стадии у них не было громких франшиз или героев, зато был проект, купленный еще в 1991 году, — права на экранизацию книжки Shrek! Уильяма Стейга. История про огра, которого боятся, хотя он всего лишь хочет жить спокойно, показалась Катценбергу не просто хорошей, а правильной. Почти автобиографичной.
Джеффри Катценберг, Стивен Спилберг и Дэвид Геффен, основатели студии DreamWorks SKG
Steven D Starr / Getty Images
Изначально «Шрек» должен был стать гибридом живого действия и CGI — актеры, съемки, странные компьютерные вставки. Потом идею похоронили. В следующей версии мультфильм озвучивал Крис Фарли. Он записал почти весь текст, но внезапно умер. Студия растерялась. Два года работы пошли под откос. Сценарий переделывали раз пять. Стиль рисовки — минимум трижды. Студия несколько раз пересматривала бюджет, переделывала сцены, а некоторые — вычищала, потому что они были слишком жесткими даже по меркам DreamWorks.
На смену Фарли пришел Майк Майерс, уже тогда культовый комик, который решил, что Шрек должен говорить с шотландским акцентом. В итоге студия заплатила 4 миллиона долларов за повторную запись всех реплик — и не прогадала: голос стал сердцем героя.
И пока одни занимались голосами, другие создавали злодея. Лорд Фаркуад — низкий, вылизанный, навязчиво контролирующий все вокруг. В нем угадываются черты Айснера: параноидальный перфекционизм, ненависть к хаосу, маниакальное стремление к порядку и внешнему лоску. Настоящий Айснер, к слову, был под два метра ростом. Фаркуад же — карлик. Ирония считывалась моментально. Даже имя звучало как fuckwad, если вслушаться. Катценберг не просто отомстил — он встроил свою месть в сюжет, где ее увидели все, кому нужно было увидеть.
Лорд Фаркуад
DreamWorks / Courtesy Everett Collection / East News
Майкл Айснер
Associated Press / East News
Город Дюлок, вылизанный до последнего пикселя, с поющими брошюрами, заасфальтированными клумбами и катастрофической стерильностью, стал пародией на Disney World — корпоративно управляемый парк с механическим весельем и тревожной симметрией. Только вместо магии — липкий перфекционизм и контроль. Это был не мультфильм — а внутренняя записка, в которой одна студия насмешливо копирует архитектуру другой, чтобы потом ее съесть.
Пародий в «Шреке» было много, и они были точечными. Птица, взрывающаяся от вокала принцессы, — плевок в сторону наивных песенок вроде Once Upon a Dream. Зеркало, говорившее как телеведущий из 1970-х, — ответ на диснеевское Зеркальце из «Белоснежки». Принцесса, живущая в башне, которая по всем законам жанра должна быть спасенной, оказывается не тем, кем кажется, и это не ужасает, а освобождает.
Саундтрек тоже нарушал каноны. Впервые для крупного анимационного фильма музыку не заказывали композитору — вместо этого использовали уже существующие треки: от Smash Mouth и Rufus Wainwright до Joan Jett и The Proclaimers.
Avalon / Getty Images
Все это — деконструкция. Постмодерн в чистом виде. Не ради показной иронии, а ради права пересобирать старые образы, меняя акценты. Сказка, где персонажи осознают, что они — персонажи. Где тропы ломаются, чтобы в обломках появились новые смыслы. Где дети смеются, а взрослые ловят культурные сигналы и узнают подколы, не нуждаясь в пояснениях.
Но при всем этом «Шрек» не был просто набором пародий на Disney. Это был отказ от самой идеи «идеального героя». Принцесса здесь не превращается в прекрасную. Она остается огром, осознанно и с гордостью. Герой не преображается — он просто становится открытым. Осел, который должен быть раздражающим фоном, оказывается центром заботы. А дракон — женщиной, желающей влюбиться, как и сама принцесса.
«Шрек» говорил: не надо менять себя, чтобы быть достойным любви. Можно быть грязным, странным, уставшим, неидеальным, и все равно — нужным. Это резонировало. В 2001 году все общество сидело в постиронии и ожидании, что хоть кто-то скажет: ты можешь остаться собой. И это сказал зеленый огр.
Фильм собрал почти полмиллиарда долларов в прокате, получил «Оскар» в первой в истории номинации «Лучший анимационный фильм», стал франшизой, мюзиклом, мемом, философским объектом и чьим-то настоящим утешением. Но за всеми цифрами остался человек, которого когда-то уволили без объяснений.
Финал «Шрека» — не о триумфе, а о возвращении домой. Герой не становится кем-то другим. Он просто понимает, что достаточно — быть собой, если рядом есть те, кто видит в этом ценность. Катценберг, возможно, чувствовал то же самое: больше не нужно было доказывать, что ты стоишь места за столом. Достаточно было построить свое болото — и наполнить его тем, что действительно важно.
