Когда речь заходит о гении науки, представляется бородатый профессор, а не дама в лабораторном халате. Особенно, если дело касается открытий, сделанных до XX века. Но и в XXI кое-что осталось прежним: женщин-ученых слушают меньше, цитируют реже, а иногда и вовсе лишают авторства. Все это — не частные случаи, а системный эффект.
В 1993 году американский историк науки Маргарет Росситер ввела термин «эффект Матильды» — в честь активистки XIX века Матильды Джослин Гейдж, которая писала, как женщин последовательно выталкивают с научной сцены. Их достижения исчезают, имена стираются, идеи присваиваются мужчинами-коллегами. И все — под видом «справедливой» конкуренции.
Матильда Джослин Гейдж
Library of Congress / Corbis / Getty Images
Параллельно с Росситер над той же темой размышляла Харриет Цукерман, социолог и исследовательница академического мира. Она плотно работала над изучением «эффекта Матфея», суть которого можно передать словами из Писания: всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет. То есть применительно к современному миру: успех усиливает успех — чем популярнее человек, тем больше шансов, что его идею услышат, хоть она и банальна. Но это не распространяется на женщин, даже знаменитых: в результате исследовательских трудов Харриет все лавры достались ее мужу — Роберту Мертону.
История, увы, подтвердила правоту Гейдж. Тому пример Розалинд Франклин. Та самая, чьи рентгеновские снимки помогли Уотсону и Крику открыть структуру ДНК. Они в итоге получили Нобелевку, а Розалинд — воспоминание на полях. Или Лиза Мейтнер, физик-ядерщик, которая объяснила ядерное деление, но в учебниках ее фамилию скромно опустили. Нобелевскую премию вручили ее коллеге Отто Гану. За «совместную работу».
Есть также пример Хеди Ламарр. Голливудская актриса с лицом богини и мозгом инженера. Именно она в 1940-х изобрела технологию частотного скачка — основу Wi-Fi и Bluetooth. Только признание пришло к ней под занавес жизни, когда интернет уже делал первые шаги, а мир все еще вспоминал ее по роли в фильме «Экстаз».
Суть эффекта Матильды проста: женщина создает что-то великое, но система — образовательная, академическая, культурная — делает все, чтобы она выглядела максимум как «ассистентка», «помощница», «муза», «вдохновительница» или, в лучшем случае, «работала в команде». Даже если позже ее заслуги признают, это происходит постфактум, на кладбище или на третьей странице предисловия к биографии более знаменитого мужчины.
И особенно жестко это срабатывает в науке. В XX веке женщины начали активно приходить в технические дисциплины, но очень быстро поняли, что для победы надо либо делать вдвое больше, либо вообще не делать ошибок. Потому что один прокол — и ты «девочка, которая не справилась», а десять гениальных идей — и ты «вдохновляющая».
Нобелевский комитет, между прочим, не особо стесняется. До сих пор среди лауреатов по физике и химии женщин — единицы. Хотя та же Ву Цзяньсюн — физик-ядерщик из США — провела один из самых важных экспериментов XX века. Тогда считалось, что в физике все работает симметрично: если весь мир отразить в зеркале, законы природы останутся теми же. Это называлось «сохранением паритета». Пока Ву не пришла и не доказала, что правило ломается — по крайней мере, в слабых ядерных взаимодействиях. Она поставила эксперимент с радиоактивным кобальтом-60 и выяснила: зеркальная симметрия не соблюдается, частицы ведут себя по-другому. Это перевернуло всю теоретическую физику. Премию за открытие получили ее коллеги, мужчины. Дважды. А Ву — даже не включили в номинацию.
В XXI веке эффект Матильды стал изощреннее. Вместо открытого замалчивания используют более тонкие формы: авторство размазывают на «всю команду», женщинам дают «почетные упоминания», их исследования публикуют, но позже и в менее видных журналах. Или просто не цитируют.
И да, если научный проект курирует профессор с известной фамилией, а рядом мелькает женщина, про которую ничего не говорят, — нужно приглядеться. Может быть, это и есть настоящая Матильда. Только пока без эффекта.
