Мой дядя в 1988 году получил звание «Снежный барс». Для людей, далеких от альпинизма, это пустой звук, а для большинства столичных зумеров (рискну предположить) ачивка «Снежный барс» звучит как награда за неординарные действия в новенькой «Ассасинс крид».
На самом же деле, погрузившись в вопрос подробнее, можно выяснить, что «Барсов» немногим больше семи сотен, все они люди смелые и отчаянные, иначе им бы не покорились все вершины постсоветского пространства.
Белуха, Ключевская Сопка, Казбек, Джангитау, Пик Пушкина, Мижирги, Коштантау, Шхара, Дыхтау и Эльбрус. За каждым названием преодоление, боль, борьба и абсолютный катарсис.
Мне всегда было интересно: какое-то общее чувство и единая энергия тянет людей в горы? Или же каждый альпинист по-своему объясняет этот путь?
Ответа у меня нет. Однако, по словам родных, дядя будто периодически слышал голос, что шептал ему всего одно слово: «Пора». После чего, как правоверный мусульманин, призванный на пятничную молитву, он оставлял всю рутину позади и спокойно уходил.
Я сделал свой первый вдох в тот момент, когда мой дядя уже два года как был «Барсом», а когда я произнес свое первое слово, он уже водил туристические группы и тренировал молодых альпинистов.
Скажу честно, детские воспоминания о нем у меня крайне смутные. Помню, как он разложил карабины вокруг меня и подарил мне тот, который мне больше всего приглянулся, как показывал мне альпинистскую «кошку» и как однажды на выцветшей карте чертил пальцем маршруты своих восхождений.
Больше ничего не помню.
Мне было лет семь, когда в результате трагедии дядя потерял ногу. Какую бы поддержку ему ни оказывали люди вокруг, он и все остальные понимали: горы теперь только воспоминание. И это осознание далось ему чрезвычайно тяжело.
Помню, как мой отец сказал маме: «Заехал к нему. Он только пьет и слушает Высоцкого». Я сразу понял, про кого он, потому что я в принципе слышал эту фамилию только в контексте дяди.
Он играл Высоцкого на гитаре, он читал его стихи, он слушал его на кассетах и пластинках.
Еще лет в пять своим детским мозгом я четко зафиксировал, что Высоцкий и дядя — близкие друзья.
Я был уверен на сто процентов, что они вместе покорили все вершины. Впрочем, в каком-то смысле так оно и было.
И вот, в момент величайшего личного кризиса, дядя решил остаться наедине со своей бедой и Владимиром Семеновичем. Он буквально больше не хотел никого видеть и слышать.
Отстранение и зависимости острыми лезвиями обрубили наши семейные связи, и дядя стал для меня, к огромному сожалению, человеком посторонним.
Но, проживая свою жизнь, периодически встречаясь с творчеством Владимира Семеновича, я постоянно говорил людям вокруг: «О! Высоцкий так на моего дядю похож!»
И я совсем не лукавил — они ведь всегда были вместе, да и что-то родственное в их внешности всегда угадывалось.
Несколько лет назад дядя навсегда закрыл глаза и отправился на вечный покой на вершину самой высокой горы.
К тому моменту мы настолько отдалились, что, к своему стыду, я даже не простился с ним лично.
А когда мама спросила меня: «Когда ты видел его в последний раз?» — я понял, что не могу сказать даже примерно. Мама тогда дала мне фотографию, чтобы я мог вспомнить его лицо, и я был уверен, что сейчас увижу там второго Высоцкого, практически брата-близнеца.
Но там я увидел совершенно другого человека.
Ничего общего с Высоцким. Ни взгляда, ни цвета волос, ни черт лица. Ничего.
Но как же работает наше детское восприятие! Как же сильно я связал воедино свои впечатления. Как же уверен я был, что они дружили, что походили друг на друга.
И вот сейчас, будучи взрослым мужчиной, я понимаю, что не прав, но поделать ничего не могу.
Во всех ролях Владимира Семеновича, во всех его стихах и песнях я слышу, как рычит величественный барс с вершины самой высокой горы.
Посвящается памяти Александра Гончарова, номер 320 официального списка «Снежных барсов».
